«Риф» Алексея Поляринова — роман, в котором переплетаются три линии: о северном городе, секте и исследователе Микронезии Сдержанный, но от этого не менее увлекательный

Литературный критик Галина Юзефович рассказывает о романе писателя, эссеиста и переводчика Алексея Поляринова «Риф». В нем переплетаются сюжетные линии трех героинь: первая живет в заполярном городе и узнает тяжелую правду о прошлом этого места, вторая оказывается в болезненных отношениях с профессором, исследующим Микронезию, третья понимает, что ее мать попадает в подмосковную секту. Рассказываем, почему этот многослойный роман, несмотря на свою сухость, все равно может стать для читателя увлекательным и по-хорошему комфортным опытом.

Алексей Поляринов. Риф. М.: Эксмо, Inspiria, 2020 

В маленьком и неприветливом к чужакам заполярном городе Сулим, благополучие которого испокон веку держится на двух китах — горнодобыче и тотальном браконьерстве, девушка по имени Кира знакомится с приезжим исследователем, и тот открывает ей две крайне неприятные тайны. Во-первых, в 1962 году в городе была расстреляна мирная рабочая демонстрация, погибли десятки людей, но местные жители предпочитают об этом не вспоминать. А во-вторых, давняя трагедия, как ширма, маскирует еще одну — более камерную, но при этом жгуче значимую для самой Киры.

В маленьком американском университете молодая аспирантка-антрополог по имени Ли знакомится с харизматичным и блестящим профессором, знаменитым исследователем Микронезии Юрием Гариным, русским эмигрантом во втором поколении. Однако отношения, поначалу казавшиеся залогом многообещающей научной карьеры и началом великолепной дружбы, очень скоро оборачиваются тяжелейшим психологическим насилием и цепочкой болезненных травм.

Московская девушка Таня, учитель английского по образованию и режиссер-документалист по призванию, обнаруживает, что ее мать, грубая, раздражительная, вечно всем недовольная, решила, наконец, избавить дочь от своего общества, подавшись в какую-то жутковатую тоталитарную секту с базой в Подмосковье. Сверхидея секты, насколько удается понять Тане, состоит в том, что правильным отношением (а еще, конечно же, усердным трудом на благо секты и ее вождя, а также корректным завещанием) можно исправить собственное прошлое и залечить раны, кажущиеся неисцелимыми.

Ближе к последней трети книги все три истории, развивающиеся до этого параллельно, сольются в одну — правда, не совсем так, как изначально ожидает читатель (для этого у автора припасен в рукаве забавный сюжетный твист). А дальше негромкий поначалу роман развернется в мощное стаккато, в котором будет и бодрый экшн, и размышления об исторической памяти, и рефлексия механизмов подавления чужой воли, и поиск способа им противостоять, и немного лихого феминизма — все приключения и подвиги в «Рифе», понятное дело, выпадают на долю героинь, Киры, Тани и Ли. 

Самое, пожалуй, емкое определение, которое можно приложить к новому роману прозаика, эссеиста и переводчика Алексея Поляринова — это прилагательное «читательский». Причем понимать его следует сразу двумя способами: и как «написанный читателем», и как «написаный для читателя». 

Композиционно продуманный, многослойный и при этом увлекательный роман для современной русской литературы — практически единорог, и «Риф» Алексея Поляринова определенно относится к этому вымирающему виду. Читать его интересно, в общем, в любой точке, а там, где действие вынужденно подтормаживает, автор на манер учтивого хозяина развлекает читателя вставными микро-новеллами и экспресс-лекциями.

Помимо собственно сюжета, складного и уверенного, роман скрепляет сложная система внутренних рифм-метафор. Оленьи рога — объект вековечного и едва ли не сакрального браконьерского промысла в окрестностях заполярного Сулима из повествовательной линии Киры — отзываются в истории Юрия Гарина, профессора-антигероя из линии Ли: в детстве его отец исчез, сбив на автотрассе оленя. Это событие предопределило судьбу самого Гарина — именно оленьи рога отныне становятся для него символом прошлого, которое нужно преодолеть. Произнесенные вслух запретные слова, провоцирующие резню на микронезийском атолле, зеркально воспроизводятся в раскрытии имен жертв давней стрельбы в Сулиме, приводящем к сходным по разрушительной силе последствиям. 

Ну, а третьим слоем — своего рода арматурной сеткой, обеспечивающей дополнительную прочность всей романной конструкции — становится сумма идей, не слишком сложных, но уместных и небанальных, проступающих сквозь все сюжетные линии. Темные, непроговоренные и неисследованные тайны прошлого (не так важно, семейного, персонального, локального или общегосударственного) по версии Поляринова — это центр человеческой уязвимости. Именно они открывают лазейку чужой злой воле, способной проникнуть в душу, захватить власть над каждым из нас и, по сути дела, лишить человека собственной личности. И хотя свет, пролитый на эти тайны, вполне способен испепелить, избежать болезненной процедуры все равно не удастся, нечего и надеяться. 

Трехслойная структура — энергичный сюжет, система сквозных метафор и, наконец, поверх всего, объединяющая идея — делает «Риф» чтением исключительно дружелюбным по отношению к читателю, по-хорошему комфортным и устойчивым. 

Более того, любители культурных аллюзий наверняка с радостью разглядят в романе Алексея Поляринова отзвуки, реминисценции и отголоски самых разных книг — от «Не спи, кругом змеи» Дэниэла Эверетта до «Хлыста» Александра Эткинда и от «Гарри Поттера» Джоан Роулинг до «Тайной истории» Донны Тартт. И это обстоятельство позволяет нам перейти, наконец, ко второму значению слова «читательский»: «Риф» написан очень опытным, умным, внимательным и по-настоящему разносторонним читателем.

Однако в этой глубинной читательской культуре, этой очевидной авторской литературоцентричности, пожалуй, коренится единственная, но важная слабость романа. При всей своей красоте, стройности и бесхитростной читательской увлекательности «Риф» — книга по большей части «головная», механистичная и холодноватая. Сделанная, а не выращенная из семечка. Возникшая из множества прочитанных книг и яркого интеллекта, но, увы, практически без использования волшебной пыльцы. 

Впрочем, для того, чтобы всерьез возмущаться по этому поводу, требуется гораздо больший запас непреклонной суровости, чем тот, которым располагает автор этих строк. В конце концов, на фоне множества очевидно естественных, природных, и при этом столь же очевидно нечитаемых русских книг «Риф» выглядит чужеродно и уже хотя бы в силу этого интересно и привлекательно. А его суховатая искусственность оказывается свойством, практически не нуждающимся в читательском снисхождении — скорее оригинальной особенностью, чем собственно дефектом.