истории

«Сторонники войны категорически отказываются делать выводы» Интервью писателя и исследователя Z-пропаганды Ивана Филиппова. Его роман «Мышь» запретили в России

Источник: Meduza

По требованию Генпрокуратуры в середине июля 2024 года российские магазины и маркетплейсы прекратили продажу книги Ивана Филиппова «Мышь» — романа о зомби-апокалипсисе в довоенной Москве. С критикой книги и ее автора выступали прокремлевские пропагандисты — по их мнению, автор «распространял русофобские идеи через литературу». Иван Филиппов — писатель и автор телеграм-канала о Z-пропаганде «На Zzzzzападном фронте без перемен». «Медуза» поговорила с Филипповым о том, как авторы Z-каналов отреагировали на его книгу, как правильно подходить к чтению их постов и почему российская киноиндустрия пока не превратилась в откровенную пропаганду.

«Возмущенные зэтники писали, что „русофобская „Мышь“ пробралась на наши маркетплейсы“»

— Ваш роман «Мышь» вышел в ноябре 2023 года, а спустя восемь месяцев Генпрокуратура запретила распространять книгу на территории России. Вы ожидали такого исхода?

— Я был уверен, что это непременно произойдет, но не думал про конкретные сроки. Это было ожидаемо и предсказуемо, но от того не менее неприятно. В то же время это решение не вызывает у меня никакого внутреннего протеста: вряд ли я написал что-то приятное для этих людей, и понятно, что они захотят запретить мою «Мышь». 

Что меня по-настоящему удивило, так это формулировки: я неплохо уже знаю правоприменительную практику всей этой репрессивной ерунды, но не мог и предположить, что «Мышь» запретят за «распространение недостоверной информации, которая может привести к нарушению работы кредитных организаций».

— Притом что «Мышь» — это художественная книга, не нон-фикшн.

— Да, какая-то особая идиотия. С одной стороны, меня это очень повеселило, но [ситуация в целом] не приносит никакого удовольствия. Обидно ли мне, что «Мышь» «заблокировали»? Обидно. Георгий Урушадзе рассказывал мне, что книгу [раскупали на российских маркетплейсах] со скоростью 300 экземпляров в час. Все эти продажи означали, что книгу читают — а любой автор пишет книжки, чтобы их читали.

— Какое событие или цепочка событий, по вашему мнению, могли привести к запрету книги? 

— Мне кажется, что это скорее цепочка событий. Есть мой канал, он не гигантский, но заметный, и я несколько раз писал там про «Мышь». Я видел с десяток постов, в которых возмущенные зэтники писали, что «русофобская „Мышь“ пробралась на наши маркетплейсы». Думаю, кто-то начал писать жалобы, а в нынешних обстоятельствах много жалоб не надо.

— Что именно в вашем романе их так возмутило? 

— Они читали аннотацию и, видимо, какие-то материалы, которые были в прессе. А в своих текстах цеплялись за имена Соловьева, Симоньян и Путина. Меня, признаюсь, задевает, что люди не читали книжку, но делают о ней выводы по эпизодам, занимающим буквально абзац или пару строчек. И делают, например, какой-то по этим примерам вывод, о чем именно книжка. «Мышь» не про Соловьева с Симоньян, они даже не второстепенные герои, а скорее статисты, которые в первой главе иллюстрируют смерть города [Москвы]. И это не какой-то литературный revenge porn. 

Нет, это история про то, что люди могут оставаться людьми даже в самых экстремальных ситуациях, что человек человеку — человек. А что кто-то из нелюбимых нами пропагандистов на страницах гибнет — это не более чем штрихи, детали. Приятные, но не главные. «Мышь» про людей! А финал — еще и о глубокой вере в то, что возможна ситуация, в которой мы увидим друг в друге не комплекс политических убеждений, не цвет кожи, сексуальную ориентацию и что-то еще, а людей, сможем помогать друг другу.

У меня ощущение, что когда авторы Z-каналов прочитают «Мышь», их претензии будут совершенно другими, и это будет гораздо интереснее. Пока же я видел только одну Z-рецензию — но это совсем крошечный канал: на 600, кажется, подписчиков. Он возмутился «повесточкой»: что, значит, в «Мыши» все мужчины плохие, а женщины хорошие, что я «качаю» тему домашнего насилия и что у меня мигрант хороший. Хотя как можно называть мигрантом дагестанца, я не совсем понимаю. Может быть, [автор рецензии] считает, что Дагестан — это другая страна… 

Отдельно его возмутило, что как либерал я не мог не процитировать Гарри Поттера: мол, «не читали никаких других книжек». Но автор упускает, что все три раза Гарри Поттер упоминается в моменты переживаний главных героев — это мальчики, дети. Герои просто вспоминают сцены из любимой книги детства, в этом нет какой-то там либеральной «повесточки».

— Вы рассказывали, что придумали сюжет «Мыши» задолго до начала полномасштабного вторжения — поэтому упоминаний войны в ней нет. При этом сам роман вы писали уже после февраля 2022 года. А как события последних двух с лишним лет сказались на тексте книги?

— Если бы не было войны, книга была бы смешнее. В ней был бы тот же финал, но, наверное, он был бы более сдержанным. И в ней, наверное, было бы меньше меня. А сейчас в этой книжке меня много: это мои маршруты, мои любимые места. Когда я писал, я думал, что больше никогда их не увижу — конечно, это неизбежно влияет на то, как ты пишешь и формулируешь. Для меня «Мышь» получилась книжкой-прощанием с любимым городом. А не было бы войны, я бы не собирался с ним прощаться и все это звучало бы иначе.

— В черновой версии «Мыши», как вы рассказывали, было еще одно камео — Дмитрия Медведева. Но в роман эпизод с его участием в итоге не вошел. Что с ним должно было случиться?

— Он погибал в ДТП на Новом Арбате: в него врезался самосвал, водитель которого заболел в тот момент, когда уже был за рулем. Мой замечательный редактор Максим Мартемьянов сказал, что Медведев — это уже too much и давай его нафиг выкинем. И мы выкинули — за ненадобностью.

— На вашу книгу обратили внимание в том числе крупные западные издания. Вы ожидали этого?

— Вышла большая статья в The Times, колонка в Financial Times и здоровенный материал в Daily Mail. Разумеется, когда ты открываешь твиттер и вдруг видишь, что про тебя написали в The Times, это, мягко скажем, удивляет. Но британская пресса просто обратила внимание на то, что очевидный фикшн про зомби-апокалипсис запрещается из-за самодурства. «Мышь» ведь не первая художественная книга, которая оказалась под запретом.

— Да, был Сорокин как минимум.

— Был Сорокин, было «Лето в пионерском галстуке». Но что в одном, что в другом случае были совершенно другие формальные основания. А запретить книгу с такими формулировками, как у «Мыши», — такого не было никогда, это исторический прецедент. И понятно, что иностранная пресса обратила на это внимание.

«В кино хотят спокойно работать и зарабатывать деньги. Пока никто не требует зиговать»

— Вы много лет выпускали подкаст о сериалах, который выходил под брендом «Кинопоиска», но этим летом объявили о его закрытии. Это связано с тем, что вас включили в реестр «иностранных агентов»?

— Этого я комментировать не могу, потому что мы с Лизой [Сургановой] всего лишь ведущие. Правильная формулировка — что в этом виде подкаст существовать не будет, а мы с Лизой уходим в творческий отпуск.

— Сейчас россиян ограничивают в контенте не только госрегуляторы, но и сами игроки рынка — крупные западные киностудии и стриминги закрывают россиянам доступ к своему контенту. Насколько справедливо говорить, что российский зритель оказался в изоляции от мировой массовой культуры?

— Россияне продолжают смотреть западные сериалы, просто для них это стало сложнее. А большие корпорации обрубают зрителю возможность увидеть вещи, которые могли бы российскому зрителю быть полезны. Если бы Netflix не ушел, большому количеству его подписчиков в России было бы, например, доступно интервью Владимира Зеленского, которое делал [телеведущий Дэвид] Леттерман. Скорее всего, это было бы для многих важно. В первую очередь для тех, кто специально не ищет достоверные новости, а слышит о войне и о позиции Зеленского от российских госСМИ.

Западные кино и сериалы провозглашают абсолютную ценность человеческой жизни, прав человека, свободы слова — и в то же время получается, что киностудии и стриминги говорят: ребята, из-за того что ваше правительство развязало войну, мы лишим вас доступа к спасительному источнику информации. На мой взгляд, это неоднозначное решение.

В то же время для российской индустрии начало войны неожиданно стало моментом абсолютного расцвета: зритель ведь все равно хочет ходить в кино, смотреть фильмы, сериалы. И основная часть [работников индустрии] занимается тем, что зарабатывает деньги: государство дает на кино столько, сколько не было никогда в новейшей истории — в прошлом году больше 30 миллиардов. При этом пока нет обязательства делать патриотическое кино, восхвалять войну.

— То есть, с вашей точки зрения, авторы сами обращаются к государству с предложениями сделать фильмы и сериалы о войне?

— Есть люди, которые пытаются это делать. Это неудачники, не состоявшиеся в профессии или состоявшиеся минимально: те, кто снимал телемувики, сериалы дневного эфира, что-то такое. То есть базовая профессия есть, но таланта нет. На питчингах немейджоров они получают какие-то деньги на то, чтобы производить российское провоенное агитационное кино, которое никто, кроме них, не посмотрит.

— Но если никто не посмотрит, значит, они ничего и не заработают?

— В кинобизнесе существует две модели заработка: ты зарабатываешь или с успеха, или с бюджета. Здоровая часть российской индустрии зарабатывает с успеха, потому что делать это теперь стало легче. А зэтники зарабатывают с бюджета: если говорить о кино, то для них это единственный способ.

— А что происходит с российскими стриминговыми платформами? Россияне готовы платить за подписку, зная, что не найдут там значительной части западных фильмов и сериалов?

— На всех стримингах абсолютный бум: денег просто залейся. Недавно видел новость, что число подписчиков в российских онлайн-кинтеатрах превысило 50 миллионов человек. Конечно, кто-то ушел в торренты, но многие уже поняли, что [смотреть контент легально] намного удобнее: легким движением пульта и за небольшую сумму, которая ежемесячно списывается с карты, ты получаешь доступ к очень удобному сервису. К этому привыкли.

Правила игры после [начала полномасштабной] войны стали очень зыбкими. До войны был свод неписанных правил: про что не надо снимать, а про что можно, но только с определенного угла. Сейчас же все стараются любую потенциально взрывоопасную тему обойти за километр. В идеале [нужно снимать] что-то, что вообще никак не связано с реальной жизнью, чтобы до тебя никто не докопался. Условный мир: сказки, ремейки, фантастика. Если посмотреть на то, что представляют на питчингах — это все максимально далеко от реальности, это чистое развлечение.

— Кажется, что такой подход противоречит базовой логике: идет война, и по идее это должно отражаться на афишах кинотеатров и стримингов?

— Как продюсер вы можете снять фильм о подвиге российского оружия и о героическом российском солдате в битве за Авдеевку. Скорее всего, вам на это дадут столько денег, сколько не дали бы в прежней жизни. Но вам будет очень сложно найти каст, потому что актеры один за другим будут отказываться, ссылаясь в первую очередь на занятость. Сценариста, кстати, найти будет легко — того, с кем никто не хочет работать. В итоге вы сделаете это кино, оно громко провалится в прокате, и у вас будет репутация лояльного, но необязательного человека, потому что вы не достигли результатов. Вы испортите себе репутацию среди коллег и навсегда закроете даже теоретический выход за пределы родины.

Или есть второй вариант: взять хорошего сценариста, с легкостью найти каст и сделать очень дорогую сказку, которая соберет дохера денег в прокате. В момент тяжелых переживаний и страшных испытаний люди ищут успокоение и возможность отвлечься от реальной жизни — тут-то и работают сказки. Ты платишь небольшую сумму и два часа тебя развлекают и отвлекают от того ужаса, который представляет собой мир за окном. Все-таки даже если ты игнорируешь войну, ты понимаешь, что она где-то есть, фоново присутствует в твоей жизни. 

За это зрители платят, а за пропаганду — нет, пропагандой его и так круглые сутки бесплатно кормят помимо его воли. Так вот в этой ситуации ты заработаешь кучу денег, будешь пользоваться авторитетом у коллег, а может быть, даже сможешь придумать какой-нибудь партнерский проект с западной компанией, потому что нигде не замазался. И многие хотят спокойно работать и зарабатывать деньги. Пока никто не требует зиговать.

— Точно ли не требует?

— Какие-то отдельные истории и слухи уже есть, но пока это не сформулировано в отчетливую политику. Отчетливая политика сформулирована иначе: ребята, вот вам денег, снимайте русское кино, мы будем всем рассказывать, что русское кино молодцом. И русское кино действительно молодцом, просто это развлекательное кино.

— Но неужели Минкульт, Фонд кино и ИРИ готовы молча выделять деньги на проекты, не влияя на идеологическую составляющую? 

— Это очень хороший вопрос, точного и четкого ответа на который я пока не слышал. Но мой фокус сейчас, в первую очередь, на пропаганде в Z-каналах. Я вижу, на что они остро реагируют — а это означает, что многого я не вижу. Это не то, за чем я пристально следил.

Но у меня есть предположения. Первая теория: у этих структур есть цель продемонстрировать, что российские зрители смотрят российские фильмы. Представьте себе, что на протяжении двадцати лет вы возделываете свой сад, и вдруг в один день земля в этом саду становится настолько плодородной, что вы втыкаете палку — и палка распускается розовым кустом. В этот момент единственное, что вас интересует, — это посадить как можно больше этих палок, пока прет. Я не сомневаюсь, что есть мелкие чиновники, которые задаются вопросами [как бы сделать идеологически правильный контент]. Но у всех остальных пока прет, и они занимаются исключительно тем, чтобы пытаться выжать из этого невероятного стечения обстоятельств максимум возможного в денежном эквиваленте.

Вторая теория: российская власть оставляет обществу отдушину. Российское государство в лице Путина и других всеми силами делает вид, что войны нет, что она существует в параллельной реальности. Зэтники, которых я читаю, регулярно об этом пишут — «страна живет обычной жизнью». Эта имитация обычной жизни, будто ничего не произошло, завязана в том числе и на кино. 

Все это возмущает Захара Прилепина и его гоп-компанию: они считают, что нужно думать не про деньги, а про величие страны и патриотическое воспитание. Зэтники третий год скрежещут зубами: они не могут пережить, что есть люди, которые не поддерживают «подвиг русского солдата на Донбассе», а спокойно занимаются своим делом, зарабатывают огромные деньги и здороваются за руку с министрами. Наверное, есть такие же ущербные и в российской киноиндустрии, но в основном народ занимается [своей работой].

— А как Z-каналы реагируют на те художественные фильмы и сериалы о войне, которые все-таки выходят?

— Ну не то, чтобы этого контента было много — я видел только один сериал и два вышедших в кинотеатральный прокат заметных фильма, на этом все закончилось.

— Ну хотя бы на эти три проекта.

— По тем трем случаям все со всеми посрались. Z-сообщество не умеет выступать единодушно, это не про них (за редчайшими исключениями типа недавно принятого «закона Картаполова» или «голой вечеринки»). Когда вышел фильм «Свидетель», небольшая часть восхитилась, что кто-то наконец «снял правду о войне», но подавляющее большинство чудовищно возмутилось качеством истории, тем, что главный герой не русский солдат, а иностранец, и тем, что война показана неправильно. Околовоенные и общественно-политические Z-каналы разодрали «Свидетеля» на мелкие кусочки.

Потом вышел сериал «20/22». Часть Z-каналов, у которых в сериале снимались друзья, родственники, знакомые, домашние животные и так далее, его поддержали. Другая часть задается вопросами: ребята, у вас в сериале про СВО вызывающий наибольшее сочувствие герой — украинец из «Азова», у вас там все нормально? В общем, этот сериал тоже не стал победой в культурном Z-пространстве.

Следующий по списку фильм — «Позывной „Пассажир“», и даже на фоне посредственного «Свидетеля» это какая-то забористая клюква. Среди русских есть злодейский предатель, и это максимально оскорбительная карикатура на Евгения Пригожина: у героя фильма такая же мимика, он так же одевается, бывший зэк, говорит, что для него война — это способ заработка, а не идеология. Чудовищный фильм, война в нем показана очень плохо и неправдоподобно. Колоссальными усилиями лично депутата Госдумы Елены Ямпольской этот фильм подняли со дна турнирной таблицы, и он сумел заработать аж целых 100 с чем-то миллионов рублей, но все равно не вышел даже к нулю. В общем, и коммерческий, и некоммерческий провал.

«Друзья сказали: „Если ты еще раз пришлешь ссылку на очередного зэтника, мы тебя выгоним из чата“. И я сделал канал»

— Как вы вообще заинтересовались темой пропаганды? 

— Я всю жизнь страшно интересуюсь пропагандой. Мне кажется, что когда ты смотришь на историю с двух диаметрально противоположных точек зрения, ты получишь стереокартинку с большей вероятностью, чем если посмотришь с одной стороны. Пропаганду очень интересно читать: если ты читаешь ее много, ты начинаешь видеть, как она работает, и это очень интересно. Это как собирать пазлы. Много лет назад меня взяли журналистом в «Ведомости» как раз после того, как я написал тему номера журнала «Компания» — это была обложка про запуск Russia Today. Это было 18 лет назад.

— Украинскую пропаганду вы тоже изучаете?

— Нет. Во-первых, для того, чтобы изучать что-то, нужно обладать какой-то базовой компетенцией, а я ничего не понимаю про украинскую политику и общество, никогда не был в Киеве. Лезть туда, где я не понимаю базовых вещей, мне кажется категорически неправильным. Во-вторых, у меня банально не хватило бы на это времени. А в-третьих, мне важно, что происходит именно с моей страной, что делает армия страны, в которой я родился и чье гражданство имею.

— Почему после начала полномасштабного вторжения России в Украину вы решили начать вести телеграм-канал о Z-пропагандистах?

— Периодически я читал [посты Игоря] Стрелкова, «Архангела спецназа» и Grey Zone. Но я не умею просто читать, мне обязательно надо со всеми поделиться — и я начал кидать ссылки на зэтников в чатики [с друзьями]. В какой-то момент они мне сказали: «Вань, если ты еще раз пришлешь нам в чат ссылку на очередного зэтника, мы тебя выгоним». И я сделал себе канал, чтобы хоть с кем-то находками своими делиться. Потом начал читать все больше и больше, потом делать это чуть более системно — и неожиданно оказалось, что это очень востребованная история. Канал начал расти. 

У меня есть еще частный канал-склад, куда я складываю вообще все, что мне кажется важным, откуда до [публичного] канала доходит только процентов десять. Это нужно для того, чтобы, когда война закончится, [я мог] написать про это книжку. А все занятное, любопытное, и, как мне кажется, способное заинтересовать читателей я выкладываю в публичный канал.

— Вы говорите о книжке фикшн или нон-фикшн?

— Нон-фикшн. Мне кажется, что это интересно: Z-каналы — это новое медиапространство, которое появилось после начала войны и которое очень сильно отличается от официального медиапространства, сформированного госпропагандой. Это очень любопытно, и, мне кажется, стоит анализа и осмысления.

— Почему вам интересны именно нишевые каналы, а не проекты главных российских пропагандистов типа Соловьева? 

— Соловьев — это пропагандист на зарплате. Это неинтересно. Предмет моего интереса — новые медиа войны. Там есть и крупняк: Юрий Подоляка с 2,5 миллиона подписчиков, «Рыбарь», у которого 1,5 миллиона. Но это самостоятельные, насколько это возможно, каналы. А Соловьев в телеграме ничем не отличается от Соловьева в телевизоре. Его миньоны типа [Армена] Гаспаряна и [Юлии] Витязевой у меня в канале тоже регулярно бывают, но больше интересны те, кто пишет про ход боевых действий, про положение дел в армии — про вещи, которые находятся вне фокуса официальных российских медиа.

Это очень сложно устроенная экосистема. У многих авторов есть опасения, что товарищ майор может взять их за жопу. Чтобы товарищ майор не взял за жопу, придумываются разные способы страховки. Можно, например, писать не «армия России», а «армия Лаоса» или «армия Татуина». Можно вместо оригинального текста опубликовать письмо российского военнослужащего с определенного участка фронта — так, например, регулярно делает канал «Два майора». А можно сделать репост из маленького канала: они имеют огромное значение, потому что могут писать гораздо более острые тексты, чем большой канал.

— Маленькие каналы — это малоизвестные анонимные проекты тех же больших или все-таки самостоятельные?

— Абсолютно самостоятельные, со своим взглядом на жизнь. Иногда их ведут волонтеры, которые активно мотаются к линии фронта, иногда действующие военные.

— Зачем они ведут эти телеграм-каналы?

— Очень по-разному. Много идейных — тех, кто в это верит, кто считает, что министерство обороны не дает объективной информации. По их мнению без правды невозможно победить, и они видят себя инструментами, которые могут донести эту правду до читателя.

Для кого-то это заработок, а кто-то совмещает — это совершенно не обязательно взаимоисключающие вещи. Кто-то, думаю, занимается этим и ради славы тоже, ради какого-то рода уважения и почета.

— Вы доверяете информации, которую публикуют эти каналы?

— Их тезисам никогда нельзя доверять. У историков есть правила, как работать с ненадежными источниками — и с Z-каналами ты работаешь соответственно этим правилам. По письмам с фронта, которые публикуются в Z-каналах, например, абсолютно никогда нельзя понять, написал их настоящий военнослужащий или так страхуется автор канала — тут нет способа верификации. Но есть интересная и важная закономерность. Они могут обманывать про победы, про потери — и чаще всего делают это. Но пост про проблемы с высокой долей вероятности окажется правдой.

— Каким образом вы верифицируете информацию, которой делятся в Z-каналах?

— Я никогда не претендую на верификацию — я не военный аналитик. За этим к Руслану Левиеву, Майклу Наки и другим. У меня совершенно другой интерес: мне интересно, как они пишут, что думают, как формулируют, как меняются их настроения. Увидел сорок разных вариантов, как пишут о каком-то важном военном событии — и формируется более или менее объективная картинка. Это может быть картинка о том, как все было на самом деле, а может быть о том, каково консолидированное мнение всех провоенных авторов.

— С вашей точки зрения, эти люди могут на что-то влиять?

— К ним прислушиваются люди, которые жертвуют им деньги, кто-то из военнослужащих. У них серьезная аудитория: думаю, суммарно их читают миллионов десять. Это в том числе жены, друзья, знакомые, родственники тех, кого мобилизовали или кто ушел воевать. Они не верят телеку, и для многих телеграм-каналы становятся единственным источником настоящей информации.

Но политического влияния и веса у них нет никакого. И нет никакой возможности решить хотя бы одну из проблем, которые они заявляют как фундаментальные. Если бы они представляли из себя хоть сколько-нибудь значимую силу, они могли бы что-то решить — но они не могут. Они жалуются, но говорят, что победа неизбежна. Говорят, что Путин ни в чем не виноват, но проблемы, которые они описывали в 2022 году, к середине 2024-го так до сих пор и не решены: необеспеченность армии всем необходимым для войны (что в результате закупают тысячи волонтеров или сами российские военные — на свои деньги), «избыточные потери», ненасыщенность фронта дронами, отсутствие железобетонных укрытий на военных аэродромах, чудовищные проблемы с транспортом (эти проблемы, опять-таки, решаются за счет волонтеров), отсутствие у военных нормальной защищенной связи и так далее.

— Как уживаются вместе сообщения о том, что кругом проблемы, и тезис, что победа неизбежна? 

— Попытаюсь объяснить на реальном примере. Автор Z-канала пишет: огромная проблема: нет питьевой воды, 50-градусная жара, тиф, холера. Врут про количество людей: в Генштабе ставят задачу для батальона, а на земле остается только рота, и она такую задачу выполнить не может. Тут «мясные штурмы», тут бухают командиры. Но победа будет неизбежна!

— То есть это не прогноз, а скорее лозунг?

— Это точно лозунг. «Мы обязательно победим», «Победа будет за нами», «Цели СВО будут достигнуты» — этих формулировок много, это обязательные присказки. Почему вы обязательно победите? Как, чем? Когда весной 2024 года были обсуждения про планы российской армии захватить Харьков, Z-авторка Анастасия Кашеварова опубликовала пост, в котором было такое предложение: «У нас за деревню бьются месяцами, Авдеевку годы брали, Бахмут взяли ценой, превосходящей потери в Афгане». Вот так они оценивают [состояние российской армии], но при этом все равно пишут: «Победа будет за нами».

Мне кажется, это форма самоуспокоения и самообмана. Они умеют постулировать проблему, умеют аргументировать, много чего умеют. Но категорически отказываются делать выводы. Не в том смысле, что не могут — просто отказываются. Доходят до момента, где нужно сделать вывод, но останавливаются и ставят точку.

Подкаст «Медузы» о Z-поэтах

«У Z-авторов есть четкое понимание, что страна не очень осознает, что это за война и как она выглядит»

— Как за два с лишним года трансформировались настроения в этих телеграм-каналах? 

— Сейчас все чаще пишут, что [российская армия] в тупике. Начинают заново обсуждать вторую волну мобилизации и демобилизацию, со страхом ждут шагов Украины в отношении Крыма. Это сквозная тема, которая обсуждается последние месяца четыре: что украинская армия копит ракеты, беспилотники и самолеты F-16, чтобы устроить что-то эдакое в Крыму. Они не знают, что именно, но тревожатся по этому поводу.

Их тревожит и ситуация с дронами: это самое эффективное оружие войны, и войну дронов Украина выигрывает. На днях вышел текст «Ридовки» с заголовком «Мы проигрываем войну дронов, надежды на китайский тыл напрасны». В тексте было написано, что на фронте прослеживается четкая тенденция: один российский FPV-дрон на десять украинских. Статья провисела недолго, ее срочно удалили, но почти все военные каналы ее перепостили. 

Это такая амплитуда: мы победили, ура, смотрите, горящий «Абрамс» — какой ужас, на херсонском направлении не хватает воды и FPV-дронов. О, смотрите, еще один горящий «Абрамс» или горящая «Брэдли» — ой, нет, у нас опять недобор людей, всех жгут в мясных штурмах. 

— А что в Z-каналах думают о необходимости отпустить домой тех, кто попал на войну в первую волну мобилизации?

— Это самая больная точка. Рассуждение обычно строится таким образом: без второй волны мобилизации мы войну закончить не сможем, но если [начнется] вторая волна мобилизации, что делать первой? А дальше повисает тишина, потому что домой ее никто не отпустит: это стреляные солдаты, которые научились не умирать на войне на протяжении уже полутора лет. 

В какой-то момент несколько Z-авторов писали, что если отпустить первую волну, то они, вернувшись домой, расскажут такого, что вторую волну мобилизации будут искать по полям, и на Верхний Ларс побегут не хипстеры с миндальным рафом, а мужики с «Уралвагонзавода». Думаю, что это правда: и у меня, и у Z-авторов есть четкое понимание, что страна не очень осознает, что это за война, как она выглядит и в каких условиях она ведется.

— При этом российские военные продвигаются вперед, и периодически мы видим сообщения, которые подтверждаются украинской стороной, что какое-то очередное село взято. Как такие новости воспринимаются в этих каналах?

— Победно. Про каждое из них они пишут сто постов, [военные] делают видео, фото с флагами, групповые фотографии. Каждая из побед становится огромным событием, которое всесторонне освещается.

— Новости о победах добавляют авторам Z-каналов веры в то, что российской армии удастся захватить Харьков теми силами, которые есть?

— Вот в таких формулировках — нет. Периодически в западной прессе появляются тексты о планах Путина по завоеванию чего-либо. Был текст замечательного журналиста Михаила Зыгаря, который поговорил с представителями российской элиты и рассказал об их видении войны, и там, в частности, было, что [Россия] вторгнется в Эстонию, оккупирует Нарву, займет Киев. 

Я придумал совет для людей, которые читают такие тексты: когда вы читаете про планы Путина захватить, например, страны Балтии, мысленно добавляйте: «силами российской армии, третий месяц не способной взять город Волчанск». Это сразу же ставит все в контекст. Даже Z-авторы уже не пишут ахинеи вроде «сегодня мы взяли Красногоровку, а завтра возьмем Киев». Это, кажется, отмерло где-то в марте 2022 года. Если, конечно, не брать совсем юродивых.

— Что вы поняли о природе этой войны за почти три года изучения Z-каналов: почему, по мнению их авторов, она началась и почему продолжается?

— В этих каналах ответы всегда пропагандистские. Если вы спросите у авторов Z-каналов, почему началась война, они ответят про «защиту русского языка, наших людей на Донбассе» и перечислят все другие формулировки, которые вы знаете.

Ответ на вопрос, почему она продолжается, тоже довольно предсказуем: потому что, начиная войну, российские власти совершенно не представляли ни уровня сопротивления, ни состояния российской армии. Авторы Z-каналов часто говорят, что когда Путин принимал решение о начале войны, он слушал генералов, которые рассказывали ему об армии, которой не существовало в природе. Очень изредка, прямо всполохами, раз в месяц, может быть, кто-нибудь проговаривается: «украинцы защищают свою землю, а мы чего?» Такое тоже бывает, но глобально пропагандисты в телеграме пишут о том, что мы «воюем с НАТО и противостоим глобальному западу» и о вранье и коррупции в армии.

Если попытаться сформулировать одним словом, почему война не заканчивается, то у Z-каналов ответ однозначный: потому что этого не дает сделать Запад, которому война выгодна. 

— А как вы сами отвечаете на эти вопросы? Почему началась война?

— Потому что Путин, в отличие от [Путина из] моей книжки, понимает, что он смертен, понимает, что без Украины невозможна реставрация Советского Союза. Это не обязательно означает, что он хочет завоевать всех, но без Украины Советский Союз и империя невозможны. Для него это больной вопрос, который невозможно было не решить, потому что за ним идет поколение, которое смотрит на мир [по-другому], попробует договориться, а может, вообще пустит Украину в ЕС и НАТО. Поэтому он решил, что нужно решать вопрос радикально.

— А почему именно без Украины невозможна империя? Почему не без любой другой республики Советского Союза?

— Ну тут я вас отошлю к тридцатиминутной исторической лекции, которую прочитал Путин Такеру Карлсону. Сам, простите, не воспроизведу: я просто не обладаю такими талантами. Это его глубокое убеждение, у него документы есть, письма там всякие, исторические карты.

— Хорошо, а почему война продолжается? 

— Потому что Украина воюет за свой дом. Так в любой войне: как бы кто ни устал от нее, если в твой дом вторгся враг, ты защищаешься.