«Ад отныне всегда с нами. Если себя от него не уберечь, скоро нечего будет уберегать» Интервью Лены и Евгения Коганов — основателей книжного магазина «Бабель». Он стал важной частью жизни многих эмигрантов из России
В 2015 году Евгений и Лена Коганы переехали из России, где работали редакторами, в Израиль. В Тель-Авиве они открыли «Бабель» — один из первых независимых книжных магазинов за границей, где можно было купить книги на русском. «Бабель» быстро стал важным культурным центром, сейчас там проводят лекции и выставки, куда приходят сотни жителей Тель-Авива. В 2019-м еще один магазин открылся в Иерусалиме, затем — в Хайфе и Берлине. После 24 февраля 2022-го каждый из «Бабелей» стал важным центром притяжения для эмигрантов из России. Коганы и сами начали издавать литературу, в том числе антивоенную. Литературному критику «Медузы» Лизе Биргер Евгений и Елена рассказали о жизни своей сети во время войн — и о том, какие книги, по их мнению, сейчас особенно нужны читателям.
— В 2015 году вы уехали из Москвы в Израиль, где открыли книжный магазин. Как это произошло?
Лена Коган: До отъезда Женя работал редактором в издательстве Corpus, торговал книгами на всяких ярмарках, и ему это страшно нравилось. Так что уже тогда мы начали мечтать о своем магазине. А потом в какой-то швейцарской газете я прочитала историю девушки, которая открыла русский книжный в Цюрихе — и дела у нее шли довольно неплохо. Это сейчас магазинов русских книг за рубежом уже довольно много, а тогда мне это казалось невозможным. В общем, когда мы переезжали в Израиль, мы уже точно знали, что будем открывать магазин. Правда, мы никому об этом не говорили, это было нашей маленькой тайной.
— В том магазине в Цюрихе вы побывали в итоге?
Лена: Только немного переписывались с ними в начале. А потом мы узнали, что в этом магазине выступал Захар Прилепин, так что нам уже было не по пути.
— Сложно было заказывать из России первые книги?
Евгений Коган: Мы еще в Москве подружились с ребятами, которые занимаются оптовыми продажами книг за рубеж. Но ошибки новичка у нас, конечно, были: мы заказали меньше книг, чем нужно, и сколько-то лишних книг — опирались на наш московский опыт, а в Израиле продается немного другое. В общем, мы все эти книги расставили, вечером написали в соцсетях, что завтра открываемся, а на следующий день пришло бешеное количество людей, и примерно треть этих книг тут же купили. В итоге мы еще месяца полтора сидели совсем без книг, пока к нам ехала следующая партия.
— Первые покупатели — это друзья и знакомые?
Евгений: Мы тогда только приехали в Израиль, почти никого не знали. У нас в городе было человек десять друзей и родственников к моменту открытия магазина. И десяток знакомых. А пришли не меньше двухсот.
Лена: Есть фотография с открытия, совершенно безумная. На ней видно, как люди перекрыли улицу. Правда, некоторых из них мы больше никогда не видели. Другие остались с нами, кто-то стал нашим постоянным покупателем, а кто-то стал у нас выступать.
— Как вы решили совместить магазин с лекторием?
Лена: Мы это планировали с самого начала, только не знали, что лекций будет так много. Когда мы только открывались, такие лекции постоянно проходили только у нас. Теперь многие это практикуют. Одним из первых у нас выступил Лев Семенович Рубинштейн — буквально через пару недель после открытия он прилетел в Израиль на каникулы и предложил у нас почитать [свои стихи].
— Какие у вас бывают выставки?
Евгений: В Израиле живет, например, такой великий художник — Ян Раухвергер, ученик Владимира Вейсберга и хранитель большой его коллекции. И у нас была выставка картин Вейсберга.
Лена: Потом у нас была роскошная выставка Вадима Кругликова. Это человек невероятной фантазии, прекрасный художник-концептуалист, очень нам близкий по духу. Его выставка называлась «Цена искусства в шекелях» и состояла из картин, в которых все, от рам до содержания, было найдено на улице, и на каждой картине была буквально изображена ее цена. Половину картин у него раскупили.
Евгений: Еще была выставка израильского художника Андрея Куманина, который не просто художник, но и кузнец. И он из железа выковал иллюстрации к «Конармии» Бабеля. Это было очень здорово. Была выставка Павла Зальцмана, мы издавали его книгу «Сны», состоящую из очень сюрреалистических текстов. Под это дело сделали выставку, настолько большую, насколько позволяло [небольшое магазинное] пространство. Александр Войцеховский к нам приезжал и сделал очень смешную выставку, которая заняла весь магазин: сначала он занял бомбоубежище [под магазином], потом немножко вышел из бомбоубежища, а потом подумал еще немного, пришел в зал и там тоже все завесил картинами. Все это было такое веселое, жизнерадостное и разноцветное.
— За эти восемь лет были моменты, когда вы думали, что выживание магазина под вопросом?
Евгений: Когда дождь идет, например, выживание магазина под вопросом. Или когда слишком жарко. Когда праздники. Вот был ковид — и выживание магазина было под вопросом. Потом оказалось, что все это абсолютная ерунда, потому что мы все погрузились в ад. А потом к этому аду чудовищной войны России против Украины присоединился наш персональный ад войны в Израиле.
Лена: Магазин — это борьба за выживание каждый день. Бывало такое, что полдня уже прошло, а в магазине пусто. Но мы всегда себя подбадриваем: ну, солнце же светит, кто пойдет магазин в такую погоду? Потом люди возвращаются, мы ничего специального для этого не делаем. У нас ни разу не было никаких рекламных компаний. Но если ты спросишь нас, стоял ли перед нами хоть раз всерьез вопрос, закрывать ли магазин, то нет, такого вопроса перед нами не стояло ни разу. Были волнения какие-то, а потом мы просто работали дальше, придумывали какие-то события, лекции и переставали волноваться. Теперь оказалось, что все эти проблемы — ерунда по сравнению с ужасом, в котором мы живем последние два года.
— Вы пережили две войны…
Лена: Мы еще ничего не пережили. Мы все еще находимся внутри. Вот мы сидим сейчас и разговариваем с тобой, но в любой момент может зазвучать сирена. Наша собака, с которой мы все эти три месяца не снимаем ошейник, уже реагирует даже не на звук сирены, а на звук уведомления в телефоне о том, что будет обстрел. Она сразу мчится к дверям и ждет, когда мы побежим. То есть мы все еще в состоянии этой войны и пока еще не до конца понимаем, как она нас изменила и какие у нее будут отдаленные последствия.
Евгений: Я не вижу этого ни в каких новостях, кроме израильских, — но у нас все еще продолжается война, в том числе на территории Израиля. Только вчера из Ливана было за день запущено 50 ракет. В этой обстановке мы живем. Мои родители живут в городе Ришон-ле-Цион, это один из самых больших израильских городов. И у них за три месяца войны было 103 обстрела. И мои престарелые родители — они убьют меня, конечно, за эту формулировку — бегают в убежище по три раза в день. Каждый день приходит сообщения о погибших наших ребятах, в плену у ХАМАСа остаются десятки заложников. Так что нет, ничего мы не пережили.
— Как это влияет на вас лично?
Лена: Я сама себе задаю этот вопрос. Иногда мне кажется, что я посадила себя во внутренний мамад — «убежище» на иврите, — потому что, если не спрятаться, сойду с ума. Я еще недавно прочитала книгу Кати Гордеевой, свидетельства тех ужасов, что произошли в Украине, и постоянно думаю, что этот ад отныне всегда с нами. И если сейчас себя от него не уберечь, скоро нечего будет уберегать. Странная жизнь: с одной стороны, открытие каких-то новых книжных, поездки, презентации, а с другой — ты постоянно спишь в одежде, потому что каждую минуту могут зазвучать сирены. Сейчас уже полегче, а в первые два месяца [войны в Израиле] нас отчаянно бомбили, так что мы выбегали [из дома в бомбоубежище] по несколько раз в день.
Евгений: Война в Украине, понятное дело, тоже очень сильно поменяла всех нас. Мы стали тщательно следить за тем, что говорим. Потому что когда на твоих друзей ежедневно, ежеминутно падают бомбы, надо быть очень внимательным к словам. У нас в издательстве недавно вышла пьеса Аси Волошиной Crime, мы устраивали читку. В основе пьесы переписки главной героини в соцсетях в первые месяцы войны. Героиня все время ждет, когда ее возлюбленный, который в это время в Украине, в ВСУ, ей ответит. Все время ждет, когда загорится этот зеленый огонек в мессенджере, а он не горит и не горит. И она находит и перечитывает его последний пост в фейсбуке, там написано, что единственное, что может помочь, это «молчание и тихая помощь».
— Как происходящее отразилось на магазине?
Евгений: До [российско-украинской] войны наша позиция была однозначной: мы не говорили о политике в магазине вообще. А после 24 февраля это изменилось. И сейчас у нас очень много проходит событий и лекций на эту тему.
Лена: Кроме того, у нас появилась целая полка актуальной общественно-политической литературы.
Евгений: Наиболее популярны у нас сейчас книги о нацистской Германии: «История одного немца», «Дневник отчаявшегося», «В саду чудовищ», «Немецкая осень». Ну и, конечно, то, что ближе к нашему опыту: «Неудобное прошлое», «Конец режима» Баунова, «Моя любимая страна» Елены Костюченко, книга Дарьи Серенко «Я желаю пепла своему дому». Все, что мы называем ужасным словом «актуалочка».
Любопытно, что даже всевозможные [крупные издательства вроде] «Эксмо», чувствуя рынок, выпустили некоторое количество очень хороших книг про нацистскую Германию и события, которые привели ко Второй мировой войне. И за этими книгами люди специально приходят в магазин, потому что понимают, что их бывшая родина стала нацистской Германией.
— Что начали читать ваши покупатели после 7 октября, когда ХАМАС напал на Израиль?
Евгений: После 7 октября бестселлером номер один в магазине, просто с огромным отрывом, стала «Моя жизнь» Голды Меир. Ее разбирали мгновенно, едва она появлялась на полке — по несколько десятков экземпляров.
— Вы закрывались в то время?
Евгений: В первые недели после 7 октября магазин был закрыт. Вся страна была пустая, как на карантине, люди боялись выходить из дома — никогда не знаешь, где тебя застанет бомбежка и куда тогда бежать. А потом мы решили открыться. Людей еще не было, просто нам показалось правильным открыть магазин — как будто убеждаешь себя и других, что все нормально и жизнь продолжается. Тем более что у нас в магазине есть бомбоубежище — иначе нам и не разрешили бы открыться.
Понемногу люди стали приходить, и месяца через два мы все возобновили. Но теперь перед каждой лекцией, каждым показом мы объясняем, что время прилета — полторы минуты, и за это время все успеют спуститься в бомбоубежище без паники.
Дорогие читатели! Этот материал — хороший повод напомнить, что во всех магазинах «Бабель» — в Тель-Авиве, Иерусалиме, Хайфе и Берлине — вы можете купить бумажные книги «Медузы». Это «Моя любимая страна» Елены Костюченко, «Война и наказание» Михаила Зыгаря, «Унеси ты мое горе» Катерины Гордеевой. И конечно, мы надеемся, что там будут продаваться все наши новые издания. Покупая наши книги, вы помогаете «Медузе» работать — и в том числе распространять неподцензурные тексты в России. Спасибо вам!
— За восемь лет «Бабель» открыл еще несколько магазинов — в Иерусалиме, Хайфе и Берлине. Как это происходило?
Евгений: Все началось с нашей подруги Яны Букчиной из Иерусалима. Она регулярно ездила в наш магазин [в Тель-Авиве], покупала книжки, приходила на лекции. И мечтала о собственном книжном. Так что в какой-то момент она сказала: а давайте мы сделаем франшизу. Мы ответили: франшиза — какое классное слово. А что это?
Лена: Очень здорово у нее получилось! Мы поехали на открытие, и там [в иерусалимском «Бабеле»] было какое-то сумасшедшее количество народу, вот у нее точно вся улица была перекрыта. Яна открыла магазин 7 ноября 2019 года, когда в Китае уже началось [пандемия коронавируса]. А потом нас всех закрыли. И она выжила. Она, собственно, и называет себя — «магазин, который выжил». И у нее получился совсем другой магазин. Это очень круто, что все «Бабели» такие разные.
— А чем отличается магазин в Иерусалиме?
Лена: У Яны намного больше детских книг. Больше русскоязычной современной прозы, больше графических романов. И самая лучшая, мне кажется, вообще в Израиле полка подростковой литературы. Она здорово об этом рассказывает, прекрасно в этом разбирается.
Евгений: А еще никто не умеет так, как она, делать выставки: они у нее идут не переставая, практически одна за другой, и все коммерчески успешные.
— Потом был «Бабель» в Хайфе.
Евгений: Потом к нам пришли наши подруги Поля и Аня. Они новые релоканты, приехали с началом [полномасштабной российско-украинской] войны. И предложили нам открыть еще один «Бабель» в Хайфе. У них тоже получился другой магазин. У них больше всего книг по искусству. Он совсем маленький, но потрясающе уютный. Они первыми из наших франшиз стали делать мерч: сумки, наклейки на холодильники, закладки.
— Как появился берлинский магазин?
Евгений: С [основательницей магазина «Бабель» в Берлине] Наташей Смирновой и ее мужем Максимом мы дружим уже лет двадцать. Они живут в Германии, уехали раньше нас на год. Наташа тоже книжный человек — она работала в издательстве, была переводчиком; она соосновательница первого русского литературного агентства «Гумен и Смирнова» — и в книгах разбирается, наверное, лучше, чем кто-либо. И она приехала к нам в гости, а потом вернулась и написала: «Ребята, а давайте мы в Берлине замутим всю эту историю». В общем, они это сделали, и у них тоже совсем другой магазин. Самый красивый, наверное. Они сами спроектировали в нем все полки, стойки, с огромным вниманием к мелочам.
— На каких условиях открываются эти франшизы?
Евгений: Цифр я озвучивать не буду. Они очень маленькие. Для нас франшиза — это, скорее, приятная имиджевая история. Я недавно выучил словосочетание «капитализация бренда» и понял, что к нам это пока не очень относится. Какие-то финансовые обязательства в этой истории есть, но нет, например, единой стилистики логотипа, оформления и так далее. Единственное наше требование — наш магазин называется «Бабель», а остальных мы просим приставлять название города: «Бабель. Иерусалим», «Бабель. Хайфа», «Бабель. Берлин», и так во всей рекламе, во всех статьях и интервью. И есть еще один пункт, который мы не прописываем, но поскольку мы все единомышленники, это понятно и так: мы не продаем и не даем слово не только z-авторам, но и всем сочувствующим [войне] — включая тех, у кого все не так однозначно.
Лена: Нам, к сожалению, пришлось отказаться от каких-то издательств, которые раньше были нам очень милы и делали хорошие книги.
Евгений: Мы ничего не диктуем, но у нас есть общий чат со всеми франшизами, и туда я периодически пишу: «Ребята, знаете, вот такое издательство обосралось».
— Мне кажется, так рано или поздно станет некого продавать… Что делать с «Эксмо», например? Там сейчас издают в том числе и z-авторов.
Евгений: «Эксмо» — это холдинг, а не только издатель. В этот холдинг входят, в том числе, и неплохие издательства, например, тот же Corpus. Но, конечно, это в целом очень болезненный для нас вопрос — что мы закупаем книги в России. Если бы у нас была возможность отказаться от этого, мы бы, конечно, отказались. Но мы не можем просто взять и похоронить дело, которым занимались много лет. Кроме того, мы поддерживаем издательства антивоенные, честные, которые еще остались в России и которых становится все меньше. Думаю, скоро они вообще исчезнут, как и все хорошее в этой стране.
Что до «Эксмо», то, как любая корпорация, это, конечно абсолютное зло. Но под крылом этих монстров — монстров в смысле размера, а не злостности — остается довольно много честных и порядочных издательств, которые стараются делать свое дело. Конечно, история с Акуниным [и издательством АСТ], с Улицкой [и издательством АСТ], когда отозвали выплаты гонораров — это абсолютное свинство, бред, это было не по-человечески… Но у людей, которые остаются в России, есть два пути: они могут следовать букве закона и оставаться на свободе, стараясь делать что-то хорошее, либо они могут сесть в тюрьму. И мне кажется, если все они будут в тюрьме, никому от этого лучше не будет. Потому что в России остается немало честных, вменяемых, порядочных людей, которые оказались в аду. И они должны как-то жить, не все могут уехать, потому что отъезд — это привилегия.
Лена: Это, безусловно, очень сложный для нас выбор. Мы каждую книгу, каждое издательство буквально осматриваем со всех сторон, чтобы не подорваться на ерунде.
— Еще вы открыли свое издательство. Расскажите про него.
Лена: Все началось с Леонида Добычина. Мы его очень любим, но его книги не переиздавались с 2006 года. И когда желание прочитать его на бумаге стало нестерпимым, мы подумали, почему бы не издать его самим. Полина Барскова написала нам блестящее предисловие, мы подготовили текст, комментарии. А потом начался ковид, и мы временно эту историю прикрыли. И после продолжили в том же, условно модернистском, направлении. Издали музыковедение Соллертинского, издали «Полет герр Думкопфа» — первую повесть почти позабытого обэриута Дойвбера Левина, рожденную из рассказа, который они вместе с Хармсом написали для журнала «Ёж». Еще у нас была фольклористика гениальная, «Покойнишный вой по Ленине».
Евгений: Эта маленькая книжечка 1925 года [«Покойнишный вой по Ленине»] о том, как какие-то комсомольцы поехали в село под Иркутском и заказали там плакальщицам плач по Ленину. А фольклорист Николай Хандзинский все это записал, нотировал и издал. Потом их всех расстреляли, и с 1925 года все это не переиздавалось. Мы нашли эту книгу, прочитали, пришли в восторг и издали.
Предисловие для нас написала Лета Югай — блестящая поэтесса и главный специалист по такому явлению, как плач. А послесловие написал Сергей Мохов, исследователь смерти.
— Что вы думаете о других независимых издательствах, открывшихся за рубежом за последние два года? Freedom Letters Георгия Урушадзе, «Видим» Александра Гаврилова, издательство «Медузы», издательство «Папье-Маше». Считаете ли вы их своими конкурентами?
Евгений: Чем больше неподцензурных российскому режиму издательств, тем лучше. Как владельцев книжного магазина, нас их появление только радует, поскольку наш ассортимент расширяется за счет книг, изданных вне России.
Как издателей нас это тоже радует: между нами нет конкуренции — во всяком случае, пока нет. Того, что хочется и нужно издать, хватит на всех. Мы делаем общее дело — по-разному, и тем это интереснее. Мы внимательно следим за тем, что происходит, что-то стараемся читать и надеемся, что издательств, как, к слову, и независимых книжных, за пределами России будет только больше.
— На чем вы собираетесь зарабатывать?
Евгений: Мы бы очень хотели развиваться именно как издательство, но прямо сейчас непонятно, как это делать. Пока не выработана логистика распространения этих книг. Часть книг мы печатаем в Израиле, часть — в Риге, Берлине, Тбилиси. У нас нет тиражей, так как это цифра: мы печатаем только 100–150 экземпляров, продаем, допечатываем еще. Мне кажется, еще полгода, и эта логистика будет выработана не только для нас, но и для других маленьких издательств за рубежом. Вот мы сейчас напечатаем шесть книг для распространения в Европе — Серенко, Кобрина и так далее, там тиражи будут уже побольше.
— Но пока вы издаете не только модернизм?
Евгений: Сначала мы стали издавать современную поэзию. Оказалось, что у нашего любимого поэта Феди Сваровского много лет не было книг. И мы сказали: как же, такой великий поэт, а книг нет. И сделали его книжку. Потом мы издали «Квинсские идиллии» Алексея Цветкова — цикл, в который я совершенно влюбился, когда он читал его у нас в магазине, и который оказался его последним прижизненным изданием.
Лена: А потом началась [российско-украинская] война, и мы поняли, что придется меняться. Мы сделали двухтомный сборник «Понятые и свидетели», сборник антивоенных стихов авторов из разных мест, причем особенно важно для нас, что в обоих томах было много авторов из Украины. Издали повесть Акунина «Адвокат беса», едкую и жесткую сатиру на происходящее сегодня в России. Эти книги не могут выйти в России — и таких у нас становится все больше и больше.
Евгений: Нашим главным хитом остается «Я желаю пепла своему дому» Дарьи Серенко, которая уже вошла в лонг-лист премии «Политпросвет» (цифровой релиз книги вышел в издательстве «Медузы», книгу можно прочитать в нашем приложении совершенно бесплатно, — прим. «Медузы»). Прямо сейчас у нас вышла пьеса Аси Волошиной Crime, которую мы уже упоминали, — важнейшее документальное свидетельство [войны]. Мы купили права на издание книги украинского историка Сергия Плохия про русско-украинскую войну, а переводит ее Сергей Лунин, сидя под обстрелами в Харькове. Но при этом мы не хотим превращаться в издательство только актуальных книг — и не бросаем модернистское направление.
— Почему для вас так важен модернизм?
Евгений: Он не столько важен, сколько мы его просто любим. Вообще это все — магазин, издательство, лекции — по любви. А мы любим модернизм. Может, Лена чуть меньше, а я все это читаю, и будь моя воля, ничего бы, кроме Вагинова и Добычина, и не читал бы. И есть огромное количество книг, о которых мы хотим рассказать как можно большему количеству людей. Мы стараемся по возможности эти книги людям дать. Мне кажется, что по этому принципу, «если не мы, то кто», работают все независимые издательства. И иногда оказывается, что именно это людям и нужно.
Беседовала Лиза Биргер