«Наполеон» — Ридли Скотт и Хоакин Феникс пытаются рассказать необъятную историю императора. Безуспешно
В мировой прокат вышел «Наполеон» Ридли Скотта — эпическое батальное полотно о жизни французского императора (режиссерская версия картины идет четыре часа, в прокате — два с половиной) с Хоакином Фениксом в главной роли. Скотт далеко не первый авторитетный режиссер, который брался за этот материал, но у него, как и у его предшественников, не получилось создать увлекательную историю. Кинокритик Антон Долин рассказывает, что не так с одной из главных кинопремьер года.
За «Наполеона» сэра Ридли Скотта опять принялись критиковать — в последние годы это происходит с каждым его историческим фильмом. Причем начали с первой же сцены, где молодой еще Наполеон Бонапарт становится свидетелем гильотинирования Марии Антуанетты в 1793 году: мол, не могло такого быть. Но именно в этом, в самом деле маловероятном эпизоде — вся суть картины. Режиссер не стесняется совмещать раздражающую скрупулезность с непозволительными вольностями (но не очевидными анахронизмами), а открывающим эпизодом задает тон. Видя, сколь переменчива судьба женщины, совсем недавно правившей Францией, Наполеон будто предвидит собственную судьбу.
Главная неожиданность: Бонапарт у Скотта не проявляет ни малейших признаков честолюбия. Хоакин Феникс — он подвигнул Дэвида Скарпа на изменения в сценарии и был одним из продюсеров фильма — привык играть чудаков и социопатов, но нарцисс — не его амплуа. На лице этого Наполеона можно прочесть сложную гамму эмоций, только самодовольства среди них нет. В сценах батальных, а они удались лучше остальных, его лицо становится непроницаемой маской, лишь изредка (тем эффектнее это смотрится) пропускающей признаки чувств. Зато дома, и особенно в спальне, зрителю является зажатый, необаятельный, плохо владеющий собой мужчина, мямля с дурным чувством юмора. Недаром же говорят о «комплексе Наполеона».
С невероятной задачей — впихнуть в один кинофильм биографию императора — не справился даже великий Абель Ганс, недаром не снял свой проект Кубрик — а ведь эти два режиссера лучше других подходили для миссии. Не вышло и у Ридли Скотта. У зрителя то и дело замирает дыхание от изобретательных и живописных до неприличия ракурсов и панорам Дариуша Вольского, но это лишь выразительнее обнажает неспособность авторов превратить зрелище в последовательную и внятную историю.
В чем гениальность военной операции в Тулоне? Чем именно будущий император был занят в Египте? Как и чьими силами организован переворот, давший Наполеону власть? Был ли вызовом общественности брак с Жозефиной? Насколько скандальным было то, что он короновал сам себя? Почему в Аустерлице ему удалось так блестяще выиграть, а при Ватерлоо нет? Как ему удалось сбежать с Эльбы и почему не получилось с острова Святой Елены? Ну и просто: кто все эти люди в нарядных костюмах? Скотт не дает ответов. Многие из героев картины подписаны, но большинство — нет, и только самые сообразительные узнают в пожилом тучном господине Людовика XVIII. Отличить маршала Нея от маршала Даву сможет только гений. Мюрат в кадр не попал, вероятно, вовсе. Даже Веллингтона мы запомним в основном потому, что его роль сыграл Руперт Эверетт.
От вопросов, множащихся с каждой сценой, может спасти разве что недюжинная историческая подготовка, но в этом случае слишком многие неточности будут бесить. А ведь надо еще справиться с тем, что все персонажи фильма разговаривают по-английски. Трудно прогнать мысль о том, что на самом деле языком коммуникации был французский, — в голову то и дело лезут первые строки «Войны и мира».
Единственный разумный выход для зрителя — расслабиться и получить удовольствие от многочисленных неподдельно впечатляющих образов. Большая часть из них связана с военными кампаниями. Ядро, попадающее в грудь коню Наполеона в Тулоне. Идущие ко дну под пробитым льдом австрийские солдаты при Аустерлице (его небо, если верить Скотту, было грязно-серым и затянутым облаками). Пустой тронный зал, загаженный птицами, в брошенной опустевшей Москве. Карусель кавалерии вокруг английского каре, расстреливающего всадников на поле Ватерлоо.
Феникс — артист редкостно широкого диапазона, и с этим связано главное достоинство и главный же недостаток «Наполеона». Неизменно поражает, смешит и пугает контраст между двумя Бонапартами — на публике и дома; он же сбивает с толку и заставляет заподозрить в стратегии автора непоследовательность. Мы привыкли видеть в Наполеоне или романтического героя, которым вдохновлялись Бетховен и Жюльен Сорель, или заносчивого коротышку — не столько из романа Толстого, сколько из его интерпретаций в советском кино. Ридли Скотт отказывается выбирать между ними. Его Наполеон величествен и жалок, стоек и истеричен, отважен и труслив одновременно.
Рядом с ним Жозефина в исполнении Ванессы Кирби — само постоянство, хотя и у нее есть своя эволюция. Выйдя за честолюбивого военного по расчету и моментально находя любовника помоложе (о любовницах Наполеона фильм умалчивает), она становится нежнейшей возлюбленной императору только после развода, в переписке. Не будь в фильме комичных и гротескных эротических сцен, можно было бы назвать его бесконечно грустной историей любви. Даже поражение при Ватерлоо, кажется, становится результатом того, что у Жозефины был сильный насморк.
Мозаичность, избыточность, а в иные моменты и неразборчивость фильма могут быть прояснены, когда выйдет авторская версия длиной более четырех часов, а пока что за недостатками амбициозный замысел меркнет. Однако возможен и иной взгляд на «Наполеона». Именно смысловые и логические дыры между эпизодами обнажают абсурдность ситуации, в которой личные травмы и семейные неурядицы одного человека приводят к катаклизмам вселенского масштаба.
Особенно остро это ощущение возникает на финальном титре — простейшем подсчете людей, погибших в Наполеоновских войнах (около трех миллионов). Параллели с современностью рождаются сами собой, без особенных усилий со стороны Ридли Скотта. Впрочем, для фильма, при просмотре которого предлагается посочувствовать простым солдатам и погибшим мирным жителям, им уделено маловато экранного времени.
Антон Долин