Каховская ГЭС — не первая на Днепре, которая стала жертвой войн В 1941-м советское командование приказало уничтожить Днепрогэс и попыталось обвинить в этом немцев. Погибли тысячи мирных жителей
Обрушение плотины Каховской ГЭС в ночь на 6 июня привело к тому, что в зоне затопления оказалось около 80 населенных пунктов. Украинская и российская стороны возложили ответственность за экологическую и гуманитарную катастрофу друг на друга, а часть аналитиков заключила, что к прорыву станции могли привести повреждения, полученные после захвата территории ГЭС российской армией. Многие мирные жители до сих пор остаются в зонах бедствия, пострадавших все еще эвакуируют.
Каховская ГЭС непосредственно связана с историей Днепрогэса — гидроэлектростанции, которую то же госпредприятие возводило в Запорожье. В августе 1941 года советское командование подорвало его плотину, чтобы сдержать наступление вермахта. «Медуза» рассказывает, почему это решение причинило ущерб самой Красной армии и мирным жителям региона — и как спустя еще два года уничтожить станцию попытались сами немцы.
Пока строили Днепрогэс, под воду частично или полностью ушли десятки сел. Но это списали на издержки
Строительство крупной гидроэлектростанции на Днепре было приоритетным для Генплана СССР проектом, который ускорял электрификацию всей страны. В начале 1920-х годов его одобрили, а затем бросили на реализацию огромные силы, в том числе заключенных. Советские власти пригласили для консультаций гидростроителей из США — а оплачивали их услуги дефицитным зерном, экспроприированными драгоценностями и предметами искусства. Генераторы и турбины для ГЭС также поставляли американские компании General Electric и Newport News Shipbuilding.
ГЭС, кроме чисто практического значения, приобрела идеологическое. Пропагандисты писали репортажи и статьи, снимали фильмы и сочиняли песни об энтузиазме, патриотизме и самоотверженности советских тружеников. В действительности для большинства украинских крестьян участие в возведении ГЭС стало единственной возможностью избежать голодной смерти.
В книге «Днепрогэс. Как строилась плотина, гидростанция и шлюз» (М. С. Рубин, И. С. Ибатулин и И. И. Дукаревич), написанной в 1932 году, рассказывается, в каких условиях работал коллектив и как он «боролся за выполнение планов».
Вот две цитаты:
Шлюзовикам не хватает рабочей силы. Но это не обезоруживает их волю выполнить план. На общих собраниях все рабочие вместе с инженерно-техническим персоналом принимают постановление своими внутренними средствами добиться выполнения плана, не допускать отставания. Для ликвидации прорыва на своем участке рабочие шлюза сами добровольно мобилизовались и обязались сверхурочно в выходные дни работать там, где не хватает рабочей силы, где угрожает прорыв.
* * *
Коллектив рабочих и ИТР [инженерно-технических работников] шлюза, на основе неуклонного проведения в жизнь указаний товарища Сталина, под руководством партийной организации, выполнит в срок взятое на себя обязательство по досрочному превращению Днепра в мощный дешевый судоходный путь и, используя накопленный на Днепрострое опыт, готов тесным спаянным коллективом принять участие в осуществлении намеченных партией и правительством грандиозных задач второй пятилетки.
Стройка характеризовалась не только беспрецедентными масштабами, но и хаотичной текучкой кадров: в 1932-м на Днепрогэсе наняли 90 тысяч работников, а уволили 60 тысяч. В том же году запустили первый агрегат новой станции, а в 1939-м она уже считалась крупнейшей в Европе и третьей по величине в мире. Триумфальное завершение стройки положило начало масштабной индустриализации и послужило идеологической основой для внедрения плановой экономики.
Пока СССР возводил плотину, десятки населенных пунктов оказались под водой. Полностью затопило 14 сел, еще 42 — частично. Однако всего через два года советские власти сами постановили взорвать ГЭС, для запуска которой потребовались такие жертвы.
Под угрозой переправы немцев через Днепр советские военные вывели станцию из строя и заминировали ГЭС. Плотина взорвалась
Первые месяцы после вторжения вермахта летом 1941 года обернулись для СССР огромными потерями. Советской армии приходилось постоянно отступать, а силы немецкой группы армий «Юг» к середине августа вышли к Днепру в нижнем течении, от Кременчуга до Херсона. В попытке взять ситуацию под контроль власти СССР еще в конце июня выпустили директиву, в соответствии с которой «все ценное имущество, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться». В последующие недели военные разрушали и затапливали шахты, доменные печи, железнодорожные узлы, используя тактику «выжженной земли».
Часть советских граждан на тот момент настолько разочаровалась в своей власти и отступающей армии, что начала ждать прихода немцев. Легко понять, почему в подобной обстановке паника только усиливалась.
К утру 18 августа вермахт уже подошел к Запорожью, но еще не приступил к штурму станции. Дамба по-прежнему оставалась под контролем советских сил. Начальник Генерального штаба Сухопутных войск Германии Франц Гальдер рассказывал, что одна из немецких танковых дивизий располагалась примерно на расстоянии километра от Днепрогэса. Советские части начали оставлять свои позиции и хаотично отступать. Оставшиеся подразделения обеспечивали прикрытие для сослуживцев.
Перед угрозой перехода ключевого объекта инфраструктуры под контроль противника советские войска повредили турбины, чтобы немцы не смогли нормально эксплуатировать станцию. «При своем отступлении русские вывели из строя оборудование очень простым и примечательным образом: переключением распределителя смазки при полном режиме работы турбин, — вспоминал министр вооружения и военного производства Третьего рейха Альберт Шпеер уже в период оккупации Запорожья. — Лишенные смазки машины раскалились и буквально пожрали сами себя, превратившись в груду непригодного металлолома. Весьма эффективное средство разрушения, и всего — простым поворотом рукоятки одним человеком!»
Но временное выведение электростанции из строя не было единственным, что придумали советские военные. Еще в начале месяца Ставка Верховного Главнокомандования приказала заложить в Днепрогэсе 20 тонн взрывчатки, а около 20 часов 15 минут 18 августа прогремел взрыв. Он оказался настолько мощным, что на его месте образовался пролом 150–165 метров, то есть в четверть от общей длины плотины. Высота поднявшейся волны, по разным данным, составила от пяти до 30 метров. В Москве попытались представить взрыв вражеской диверсией.
Взрыв привел к гибели множества красноармейцев, тысяч мирных жителей и спровоцировал гуманитарную катастрофу
«Военный транспорт и люди, которые в это время двигались по дамбе, конечно, погибли, — вспоминал очевидец Федор Пигидо-Правобережный. — Почти тридцатиметровая лавина воды прокатилась Днепровской поймой, смывая все на своем пути. Всю нижнюю часть Запорожья с огромными запасами различных товаров, военных материалов, десятками тысяч тонн продуктов и прочего смело за считанные минуты. Десятки судов вместе с командами погибли в ужасном потоке».
Отступающие войска и тысячи жителей окрестных поселений, которые собирались переправляться на другой берег, оказались в западне. Командующий Южным фронтом Иван Тюленев, находившийся тогда в Запорожье, рассказывал, как «взрыв огромной силы сотряс воздух и земля качнулась под ногами». Как следует из воспоминаний очевидцев, началась паника: люди пытались спастись от воды и разрушений.
«Разливаться начала вода, а куда деваться? — вспоминал один из очевидцев, Алексей Доценко. — Кто-то на древесину вылез, спасались как могли, но спастись было практически невозможно. Всю ночь крики „Спасайте“, коровы плыли и ревели, а люди по деревьям лазили. Спасать людей было некому. Мощь воды задавила все на свете. Снесло все на берегу».
Определить точное количество погибших и пострадавших от подрыва плотины Днепрогэса оказалось невозможно из-за охватившего регион хаоса. Некоторые историки даже считают, что в результате катастрофы погибло от 80 до 100 тысяч человек. Другие, правда, говорят о трех тысячах — примерно так же оценивали количество жертв немецкие оккупационные власти и сотрудничавшие с ними местные.
Так или иначе, исследователи сходятся в том, что подрыв дамбы имел катастрофические последствия для региона и не обеспечил советской стороне почти никакого военного преимущества. Хотя, справедливости ради, позволил выиграть полтора месяца — прежде чем РККА все же пришлось оставить Запорожье.
Официального разбирательства в СССР не было. Но за катастрофу ответственно высшее командование страны
Советский Союз обвинил в бомбардировке Днепрогэса немцев, хотя мало кто за границей — даже среди противников Гитлера и в нейтральных странах — верил в такую версию. Всего через три дня, 21 августа 1941 года, в The New York Times вышла статья, в которой напрямую говорилось об уничтожении плотины «отступающими русскими». Подтвердить заявления о немцах, разрушивших дамбу либо взрывчаткой, либо с воздуха, советская сторона не смогла и на Нюрнбергском процессе. Если бы это удалось доказать, то операция, которая привела к гибели тысяч мирных жителей и гуманитарной катастрофе, наверняка квалифицировалась бы как преступление против человечности.
В последующие годы споры велись уже не о том, какая из воюющих сторон нанесла роковые повреждения, а о том, какое именно советское ведомство санкционировало операцию. Исполнителями взрыва были командированный из Генштаба инженер-полковник Борис Эпов и руководивший одним из отделов военно-инженерного управления всего фронта подполковник Алексей Петровский.
Некоторые очевидцы и исследователи обвиняли во взрыве НКВД. «Ночью, часов в 12, узнаем жуткую новость: плотина Днепрогэс и мост взорваны, — вспоминал документалист, режиссер и оператор Марк Трояновский, находившийся тогда в Запорожье. — Взорваны без особой нужды преждевременно, когда на том берегу остались наши части. Говорят, что сейчас ищут виновников. А сделали это как будто работники НКВД, спаниковали».
Другие авторы утверждали, что на самом деле армия знала о подготовке к подрыву плотины, а решающий приказ отдал сам командующий войсками Юго-Западного направления Семен Буденный. Но сотрудники военной контрразведки почти немедленно задержали Бориса Эпова и Алексея Петровского. И это свидетельствует о том, что действия подрывников не согласовывались с конкретными командирами и армейскими структурами.
«Командование фронта исключало саму возможность разрушения флагмана советской гидроэнергетики, на строительство которого были затрачены огромные усилия всей страны», — утверждал начальник инженерного управления Южного фронта Арон Шифрин.
Шифрин писал, что «вся работа по подготовке взрыва производилась втайне от командования фронта, так как санкцию на это Военный Совет фронта не дал». Присутствовавший при разрушении плотины сапер Тимофей Саламахин и вовсе говорил, что посыльный в последний момент передал Эпову приказ не взрывать ГЭС, поскольку Военный Совет Южного фронта планировал использовать дамбу для контратаки. Однако тот не осмелился нарушать предыдущий приказ и все же привел в действие детонаторы. Узнав о разрушении плотины, начальник политотдела фронта генерал Александр Запорожец, по воспоминаниям Шифрина, пришел в ярость и заявил, что лично расстреляет подрывников перед строем солдат.
Эпова и Петровского действительно собирались казнить как агентов иностранной разведки, но затем обвинительное заключение неожиданно отменили. Подрывников заставили подписать бумагу о том, что в заключении с ними хорошо обращались, и отпустили. Сапер Тимофей Саламахин рассказывал, что освободить их в последний момент приказал Сталин, когда случайно узнал о предстоящем расстреле.
По мнению большинства исследователей и очевидцев, именно в Ставке Верховного Главнокомандования — то есть Сталиным и его ближайшим окружением — было принято решение о подрыве станции и моста. В начале августа, после проигранного в начале августа сражения под Уманью (тогда вермахт окружил и разгромил войска 6-й и 12-й армий Юго-Западного фронта), в Москве поняли, что сдержать наступление можно, только отведя войска за Днепр и взорвав все переправы. Но немцы уже прорвались на Хортицу — крупнейший остров на Днепре, расположенный в черте города Запорожье.
По мнению Арона Шифрина, высшее командование убедил действовать начальник Главного военно-инженерного управления РККА Леонтий Котляр. В середине августа 1941 года между ними состоялся разговор, на следующий день после которого в инженерное управление Южного фронта пришла шифровка из Москвы с текстом: «В случае крайней необходимости разрешается произвести разрушение Днепрогэса». Подписали бумагу Сталин и начальник Генштаба РККА Борис Шапошников.
«Приблизительно после обеда [18 августа] началось отступление красноармейцев, которое на некоторых участках превратилось в паническое бегство, — рассказывает историк Владимир Лиников. — Стало ясно, что невозможно сдержать немцев на правом берегу. Поэтому так торопливо приняли решение взорвать Днепрогэс».
Сталин остался доволен операцией. Многие другие переправы через Днепр вывести из строя не удалось
Расчет военного руководства СССР, вероятно, заключался в том, чтобы не позволить немцам сразу переправиться через Днепр и эксплуатировать электростанцию. Ущерб, который разрушение плотины причинит мирному населению и своим солдатам, не посчитали достаточным основанием, чтобы пересмотреть план.
Входивший тогда в Военный совет Южного направления Никита Хрущев так объяснял основной смысл уничтожения плотины:
Много станков эвакуировали мы из Запорожья, буквально под носом у противника. Мы поручили провести эту операцию Корнийцу. Он был в те дни либо членом Военного совета Южного фронта, либо, кажется, представителем правительства Украины. Корниец сыграл большую роль в эвакуации оборудования, и это оборудование сейчас же пошло на восток, что очень положительно сказалось на создании оборонной промышленности на новом месте.
«Взрыв должен быть организован таким образом, чтобы не только помешать врагу перебраться на другой берег, но и уничтожить как можно больше его техники и живой силы», — говорилось в мемуарах заместителя председателя Совнаркома СССР Михаила Первухина.
Поскольку НКВД проводил операцию в строжайшей секретности, к ней не подготовились ни гражданские, ни военные. Несмотря на то что на планирование оставалось как минимум несколько дней, ответственные офицеры допустили ошибки в расчетах, из-за которых взрыв оказался намного мощнее, чем ожидалось.
Несмотря на все ошибки, Сталин остался доволен. «Ночью был в ЦК и доложил, что дамбу Днепрогэс взорвали, — вспоминал заместитель председателя Совнаркома Михаил Первухин. — Сталин ответил, что правильно сделали, потому что остановили продвижение немцев на этом участке фронта».
Советская сторона планировала вывести из строя все мосты и переправы в регионе, чтобы затормозить наступление вермахта по линии Днепра, но противник все же сумел переправиться в Днепропетровске, в Кременчуге, под Киевом — и в районе Новой Каховки. Киев и весь Юго-Западный фронт были окружены в сентябре, а к середине осени немецкие войска установили полный контроль и над Запорожьем.
За несколько недель, прошедших между затоплением и окончательным отступлением из Запорожья, советские войска эвакуировали или уничтожили еще около 20 окрестных предприятий. Однако доставить серьезные неприятности противнику обороняющейся стороне удалось лишь краткосрочно. К февралю 1942 года немцы заделали брешь в дамбе и установили новые турбины, а летом того же года заново запустили станцию.
На полное восстановление Днепрогэса ушло шесть лет: немцы тоже попытались взорвать станцию при отступлении
Уже в марте 1943 года, когда ситуация на фронте кардинально изменилась, немцы начали готовиться к отступлению из Запорожья (оно произошло в октябре — декабре) и полному уничтожению ГЭС. Чтобы разрушить важный объект, они планировали использовать предположительно до 300 тонн взрывчатки — и авиационные бомбы. Советские саперы обезвредили часть детонаторов, однако станцию все равно пришлось восстанавливать практически с нуля: взрыв уничтожил машинный зал, пункт управления, электрохозяйство и мост. Плотина, хоть и выстояла, но снова получила серьезные повреждения.
По другим данным, советским саперам удалось полностью обезвредить взрывчатку, заложенную в плотине отступающими немецкими войсками. Участвовавший в операции штурман бомбардировочной авиации Григорий Евдокимов вспоминал:
Командование рассчитывало, что бомбы крупного калибра со взрывателями, поставленными на различное замедление, взрываясь, порвут провода, идущие к плотине, и тем самым удастся предотвратить готовящиеся немцами взрыв и разрушение плотины. (К тому времени немцы заложили в плотине большое количество взрывчатки и 100 авиационных бомб, по 500 килограммов каждая.)
Задача эта была необычайно сложная, ведь стоило попасть лишь одной бомбе в плотину — и она бы взлетела на воздух. По снимкам, сделанным дневным разведчиком, была тщательно изучена цель. Определены подходы, способы подсветки. И задача была успешно решена.
Уже после войны, на Нюрнбергском процессе, советская сторона предъявляла фотографии этих разрушений, чтобы доказать, что плотину в августе 1941-го подорвали немцы, и таким образом добиться увеличения репараций.
Ремонт стартовал в 1944 году. Первые несколько месяцев саперы устраняли оставшиеся после оккупации мины, бомбы и взрывчатку. Поскольку трудоспособные мужчины по-прежнему находились на фронте, на первом этапе ГЭС в основном восстанавливали женщины. Процесс ускорился в 1945-м, когда советские военные нашли в Чехословакии архив строительных документов станции и вернули их в Запорожье. Проект реконструкции возглавил известный архитектор Виктор Веснин, а из США поступили новые, более мощные генераторы. Всего в восстановлении ГЭС поучаствовало примерно 50 тысяч человек.
К 1950 году, когда реконструкция завершилась, а все агрегаты ввели в эксплуатацию, мощность ГЭС превысила довоенные показатели на 16%. Советские власти так и не изменили свою позицию относительно событий августа 1941 года и не признали, что от взрыва в основном пострадали мирные жители и советские военные. Официальная версия Кремля по-прежнему гласила, что единственным значимым итогом подрыва плотины ГЭС стало замедление немецкого наступления.
«Медуза»