Может, он все-таки жив? Роза Халишхова больше 20 лет ждет сына, пропавшего на первой чеченской. Она сама пыталась его разыскать, пережила пытки и плен — но не отчаялась. Вот ее история
Внимание! В тексте описаны сцены насилия. Мы просим впечатлительных людей не читать этот материал.
Роза Халишхова нашла бритвенное лезвие. Оно просто валялось на полу в доме, где ее в последнее время держали боевики. В голове сразу созрел план побега.
Лезвием Роза отпорола подол единственной юбки. К тому моменту женщина находилась в плену около месяца, почти каждый день ее пытали, и Розе уже было все равно, как она выглядит со стороны.
Вместе с кабардинкой Халишховой в плен попала Полина Захарова из Барнаула. Обе они оказались среди сотни с лишним родителей, которые к 1999-му уже четыре года искали по всей Чечне своих сыновей — призывников первой чеченской войны, пропавших без вести.
Именно из-за этих поисков они и попали в сентябре 1999-го в руки к чеченским боевикам. А те не могли поверить, что мать может искать своего сына так долго. И пытались выбить из Халишховой и Захаровой признание, что на самом деле они шпионки, работающие на ФСБ. Ничего другого чеченцы слышать не хотели.
Врать о работе на ФСБ Роза не собиралась. Отрезанный подол юбки она скрутила в подобие веревки. Завязала петлю. И попыталась повеситься на двери.
Как вспоминает Халишхова спустя 22 года, она не учла только одного: задыхающийся в петле человек очень громко хрипит. На этот хрип прибежали боевики. Розу вытащили из петли и избили. Есть и пить женщина смогла только через несколько дней — очень сильно болело горло.
Дорога в Чечню
Альберт Халишхов рос крепким и сильным. Когда он следил за порядком на дискотеках в клубе кабардинского городка Нарткала, буянить или приставать к девушкам не решался никто. Сам он, всегда сдержанный и в то же время ироничный, избегал драк и конфликты решал на словах. Пустил кулаки в ход только раз — когда его вчетвером подкараулили парни, которых он вывел с дискотеки за хулиганство.
Альберт регулярно занимался спортом: секция дзюдо, бокс, футбол. А в подвале блочного дома, где подросток жил с матерью, Халишховы оборудовали маленький спортзал. Роза поддерживала увлечения сына. Например, во время командировки в Томск купила железные гири — такие не продавались в Нарткале. Два семикилограммовых снаряда для Альбертика — так она называла сына — женщина провезла с собой в сумке на самолете из Томска в Нальчик.
Сына Халишхова воспитывала одна: муж внезапно умер от сердечного приступа в возрасте 34 лет, Альберту тогда было только четыре. Несмотря на советы матери, 24-летняя Роза отказалась выйти замуж второй раз — не хотела, чтобы сын воспитывался в «чужом роду».
Работала Халишхова на местном заводе электроники «Телеавтоматика» — со своей бригадой собирала пинцетом микросхемы, которые использовались и на подводных лодках, и в светофорах. А почти все свободное время посвящала сыну.
Осенью 1992 года Альберту пришла повестка из военкомата. Халишхов пошел служить и попал в Армению — карабахский конфликт был в разгаре. Переживая за сына, Роза вместе с другими матерями написала коллективное обращение к Виктору Черномырдину, который тогда был председателем совета министров России (то есть главой правительства). В обращении матери пытались выяснить, на каком основании призывников отправили воевать в другую страну.
«Запрета на участие в боевых действиях военнослужащего по призыву как не было раньше, так и сейчас нет», — объяснил «Медузе» Сергей Кривенко, координатор общественной инициативы «Гражданин и армия».
Сейчас отправка призывников в горячие точки как на территории России, так и за ее пределами регулируется указом президента от 1999 года: военнослужащие могут быть направлены в зону боевых действий после как минимум четырех месяцев службы и подготовки.
Однако, как пояснил Кривенко, в начале 1990-х существовала неопределенность: новые законодательные нормы, которые должны были сменить советские, еще не были разработаны. Первый в России закон о воинской обязанности и военной службе вышел только в ноябре 1993 года, до этого военнослужащие призывались по закону, оставшемуся от СССР.
«Все ребята в 1991–1992 годах призывались в советскую армию и направлялись в любые бывшие союзные республики, на все территории, — говорит Кривенко. — На момент 1992 года большинство воинских частей на территории бывших союзных республик еще функционировали. В целом можно сказать, что в этот период армия была еще советская».
Через несколько месяцев матери добились, чтобы кабардинские призывники вернулись домой — против их отправки в Армению выступил Верховный совет республики. Приехал домой и Альберт. Правда, успел заработать пневмонию — пришлось лечь в больницу. Но Роза выдохнула: жизни сына больше ничего не угрожает.
Вылечившись, Альберт по настоянию матери пошел получать профессию — учиться в техникуме на повара. Собирался жениться на девушке, учившейся в параллельном классе, по имени Аида. Но в 1993-м его снова призвали в армию — дослуживать положенные по закону месяцы. Сам Халишхов был не против: он мечтал стать военным летчиком, а с военным билетом было бы проще поступить в летное училище.
Чтобы не повторилась ситуация с первым призывом, Роза лично отправилась в военкомат — и упрашивала комиссара: «Пожалуйста, войдите в мое положение, вся надежда у меня на единственного ребенка, пусть служит где-то недалеко от дома».
Комиссар ответил, что из таких вариантов есть только Майкоп — до него из Нальчика можно было за день доехать на поезде. Так Альберт попал в 131-ю Майкопскую мотострелковую бригаду. В разговоре с «Медузой» Роза подчеркнула, что тогда еще не знала, что это часть быстрого реагирования — то есть в случае начала вооруженного конфликта бригаду одной из первых выслали бы в зону боевых действий.
Из армии Альберт писал маме длинные письма, в которых сообщал, что настроение у него «как всегда отличное», в подробностях расспрашивал о жизни и самочувствии. Присылал фото, которые Роза подклеивала в альбом: вот отмечает день рождения сослуживца, вот позирует с друзьями. Шутил о службе в армии: «Начальство все ломает голову, чем нас занять», «Заставят все по кирпичам разбирать, лишь бы не бездельничали».
К концу 1994 года тем для переписки как будто стало меньше. 10 ноября Халишхов написал матери письмо, в котором попросил не ругать за молчание: «Честное слово, не о чем писать». «Все по-прежнему. Скоро Новый год, и я думаю, будет еще время поздравить друг друга. Ты уж извини за такое неинтересное письмо», — писал он.
Спустя месяц — 11 декабря 1994 года — началась первая чеченская война. 16 дней спустя Розе пришло очередное письмо от сына. Альберт объяснил, что его с сослуживцами увозят в командировку в Краснодарский край — и что он какое-то время не сможет писать. Просил не переживать. Прочитав письмо, Роза включила телевизор — и попала на выпуск новостей. Ведущие сказали, что в Чечне неспокойно, а в Моздоке, который стал перевалочным пунктом для российской армии, собираются войска.
Роза начала переживать. И 28 декабря, срочно взяв отпуск, села на поезд до Майкопа — выяснять, где именно находится ее сын. Попытки выяснить это заняли несколько дней. Каждый день Роза караулила военных на проходной, но никто не мог ответить, где 131-я мотострелковая бригада. Только один из офицеров, не назвавший своего имени, коротко сказал:
— Не жди, мать. Их увезли в Чечню.
В канун Нового года — 31 декабря — Роза помчалась в Моздок. В тот же вечер начался штурм Грозного. Ночью 131-я Майкопская бригада, где служил старший сержант Альберт Халишхов, была разгромлена. Из 446 человек погибли 85, пропали без вести 72, число раненых неизвестно.
Приехав в Моздок 1 января, Роза увидела, как вывозят убитых и раненых солдат. Царила суматоха, кругом кричали о большом количестве погибших. Услышав это, Роза отправилась в Грозный — искать сына.
«Пропали без вести — черт с ними»
На улицах города лежали трупы солдат и мирных жителей. Тела никто не убирал — они так и гнили на дорогах, их объедали голодные бродячие собаки. Роза ходила по улицам, всматриваясь в лица мертвецов, разыскивая Альберта.
Она не чувствовала усталости — наоборот, корила себя за короткие перерывы на еду или сон. В голову лезли мысли, что вместо этого она могла бы пройти дальше по улице, осмотреть брошенную военную технику или еще десяток тел.
Под формой одного из мертвых солдат, лежащих на улице, она увидела свитер, который сразу узнала — его она сама связала для Альберта. Но одежда сына оказалась на чужом мужчине. В кармане кителя нашлась фотография — две незнакомые улыбающиеся девушки в шляпах. Роза спрятала фотографию, выдохнув не без облегчения: опять не Альберт.
Халишхова надеялась, что сын не убит, а в плену. В таком случае был шанс вернуть его домой — в первые три месяца войны боевики отдавали пленных, даже не требуя выкуп. Полковник Виталий Бенчарский, с января по сентябрь 1996 года руководивший группой розыска военнопленных, в разговоре с «Медузой» пояснил, что многие чеченцы в прошлом служили в советской армии — и видели в пленных бывших товарищей. Обычно они связывались с семьями солдат через Красный Крест, после чего родители приезжали и забирали их.
«В принципе, почему Роза оказалась там, в Чечне? — рассуждает Бенчарский. — Потому что российское государство совершенно не хотело заниматься судьбами пленных. Пропали без вести — и черт с ними, еще пошлем. Военные тоже не хотели [заниматься розыском], но это их обязанность. Им деваться некуда».
В начале войны военнослужащих действительно системно никто не искал, а потери в Чечне не считали — данные были организованы хаотично. О том, сколько на войне пропало без вести российских военнослужащих, широкая публика узнала только из сюжета программы «Взгляд» 23 февраля 1996 года: для этого сюжета полковник Виталий Бенчарский тоже давал интервью. На вопрос журналиста Александра Любимова, сколько в Чечне российских военнопленных, он ответил: «Мы считаем, что в пределах 500 человек. Цифра плавающая, и постепенно будут появляться все новые и новые имена».
«Сперва поиском занимались сами командиры, — рассказывает Бенчарский „Медузе“. — Когда число пропавших без вести превысило тысячу, стало ясно, что командиры с этим не справятся. В октябре 1995 года министерство обороны издало директиву о том, чтобы образовать отдел по розыску военнопленных. В нем было три человека».
Бенчарский сам предложил свою кандидатуру в группу розыска: в молодости он восемь лет прослужил в Чечне, поэтому хорошо знал республику и людей, которые там живут. «Я добился того, чтобы поехать туда. Мне казалось, что я больше могу сделать, чем кто-либо, — говорит он теперь. — [Но] это мне только казалось».
«Вы найдете наших, мы — ваших»
В Грозном Роза обосновалась в разбомбленной пятиэтажке, которую покинули жители. Электричества не было, но почему-то работал газ.
«Люди как убежали, так убежали, — вспоминает Роза в разговоре с „Медузой“. — Кастрюльки остались, печка. Я, например, могла купить бутылочку воды у местных и себе что-нибудь приготовить. Правда, зажигала свечу. Жить там страшно было. Вечером как начнут: с этой стороны российские бьют, с той стороны — боевики. И это все [снаряды] пролетает через крышу — или даже мимо окна».
Халишхова была далеко не единственной, кто решился приехать в Грозный. Первые несколько десятков матерей были в Чечне уже в январе 1995 года, но в Ханкалу — пригород Грозного, где базировались российские войска, — их не пускали.
В поисках погибших и пропавших солдат родители ходили вдоль трасс. В середине января 1995 года во время одного из таких «рейдов» Роза попала под ракетный обстрел. Во время обстрела мимо нее промчалась машина, где сидели двое мужчин. Автомобиль на секунду остановился, и Роза в ужасе забралась в нее. Далеко уехать не удалось: рядом упал снаряд, водитель потерял управление, и машина врезалась в дерево. Роза вылетела через заднее стекло (в итоге получив рану головы и сотрясение мозга). Когда подняла голову и огляделась, увидела: мужчины выбрались из машины. Об их дальнейшей судьбе она ничего не знает — на первой попавшейся попутке ее доставили в соседнее село, где наспех зашили голову, а затем на перекладных вывезли домой в Нарткалу.
Почти весь февраль Роза не могла вставать с кровати — кружилась голова, тошнило. Но стоило выздороветь, и она снова поехала в Чечню — на этот раз в Ханкалу (Розе казалось, что там больше шансов узнать что-то о сыне). Туда Халишхова попала в начале марта. Кто-то из родителей селился прямо с военными, кто-то — в домах, отремонтированных после боев.
Военные относились к родителям пропавших солдат по-разному: одни их избегали, другие старались помочь. Например, генерал Анатолий Романов, увидев, что родители военных недоедают, приказал определить их в столовую, изначально предназначенную для солдат. Еще Романов распорядился выдать матерям теплую одежду — фуфайки и сапоги. «Мы так им радовались, — вспоминает Халишхова. — Мы в них и ходили по Ханкале».
Романов же регулярно ездил на переговоры с боевиками — и обычно брал с собой нескольких матерей пропавших солдат. Туда приезжали матери с обеих сторон: чеченки точно так же искали своих пропавших сыновей. «Они шли на контакт, — говорит Роза. — Вы найдите наших, мы найдем ваших».
В октябре 1995 года генерал Романов поехал в грозненский аэропорт Северный, чтобы встретиться с Русланом Хасбулатовым — политиком чеченского происхождения, предлагавшим свою помощь в качестве посредника между российскими военными и чеченцами. После этого у Романова была запланирована встреча с одним из лидеров сепаратистов Асланом Масхадовым. Брать с собой матерей генерал отказался, поскольку «и так опаздывал». В тот же день на Романова совершили покушение — возле его машины взорвался радиоуправляемый фугас. Романов получил перелом основания черепа и навсегда потерял способность двигаться и говорить.
Халишхова признается, что помнит каждого военного, с которым искала солдат. Стоило кому-то из армейских появиться в казарме, где размещались родители, их тут же обступала толпа. «Я не думала тогда, что военные рискуют жизнью, — рассуждает Роза. — Я думала: это твоя работа, ты должен найти моего сына! Отдай мне сына. Верни моего мальчика. Это ж не его [военного] вина. Но тогда мы это не хотели понять».
Личные встречи с Басаевым
Рисковали не только военные, но и родители. Многие, как и Роза, попадали под обстрел. Несколько матерей, которых знала Халишхова, погибли. В разговоре с «Медузой» Роза вспоминает, что две матери — Любовь Мартынец и Людмила Федотова — однажды ушли на очередные поиски и не вернулись. Уже после этого солдат, которых они разыскивали, удалось вызволить из плена. Освобожденные сыновья Федотовой и Мартынец высматривали в толпе родителей знакомые лица, но безуспешно. Сама Халишхова так и не решилась сказать солдатам, что их матерей больше нет — только сообщила, что матерей «ищут».
Многие родители буквально падали в обмороки от голода, еды в Ханкале не хватало. Стресс тоже сказывался на здоровье. Полковник Виталий Бенчарский вспоминает случай семьи Арепьевых, сына которых взяли в плен на одном из блокпостов. Арепьевы приехали искать сына вдвоем в канун нового, 1996 года: «Где-то они там с другими родителями собрались, в какой-то каморке. Пытались, как могли, встретить Новый год. Встретили. Утром просыпаются — муж умер. Сердечная недостаточность. Он во сне прямо скончался. Сын в плену, и мужа не стало. Жена там, бедная, вся сморщилась от этого горя. Ее сына не смогли мы освободить. Она помыкалась-помыкалась, вернулась домой».
Родители не только искали своих детей, но и помогали искать чужих. В доме в Грозном по адресу улица Маяковского, 60, в 1996 году разместилась рабочая группа комиссии при российском президенте по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести. С российской стороны в нее входили военные и одна мать пропавшего — Роза Халишхова. С чеченской — сестра пропавшего без вести боевика и несколько полевых командиров. Цель комиссии заключалась в том, чтобы помочь организовать обмен военнопленными.
Документы взятых в плен солдат свозили на Маяковского, 60, мешками. Сама Роза перебрала два мешка военных билетов: «Они или кровью были залиты, или совсем чистенькие, что означало: военнослужащий попал к ним [чеченцам] живым».
Одновременно родители пропавших продолжали искать сыновей. Отправиться на поиски означало уйти из Ханкалы минимум на пару недель. Родители бродили по аулам и селам, знакомились с местными и пытались выведать, где их дети. Иногда удавалось найти ночлег. Если нет, спали на улице.
Так на ходу Роза и выучила чеченский. Например, заходила на сельский рынок — ничего не покупала, но общалась с торговками, чтобы узнать, слышали ли здесь что-то о российских военных. Иногда везло — новые знакомые сами оказывались родственниками боевиков. В иных случаях мужья торговок соглашались отправиться в горы «за боевиками» — попробовать узнать у них о конкретном солдате, которого ищут. Часто чеченские семьи соглашались что-то сделать в обмен на деньги. Пока мужчины ходили «за боевиками», Роза жила с их семьями.
«Ты мчишься домой. Все, что можешь продать, продашь. Набрала в долг — и обратно в Чечню», — рассказывает Роза. В 1995 году Халишхова взяла в долг 26 тысяч долларов — рубли в Чечне не ходили. Для сравнения — хороший дом в Нарткале в то время можно было купить за 80 тысяч рублей, то есть около 20 долларов (в 1995-м году курс доллара колебался от 3623 до 5130 рублей).
Деньги давали знакомые в Нарткале, где Розу считали видным человеком: ее бригада была передовиком производства, в советские годы Халишхова была секретарем парторганизации цеха. Розе давали в долг без расписок. С единственным условием — возвращать так же в долларах; рубль в то время постоянно падал. Чтобы расплатиться с долгами, Роза в итоге продала дачу, но это покрыло лишь небольшую их часть (полностью с долгами она рассчиталась только в 2017-м).
Однако все это не помогало выяснить судьбу Альберта. Каждый раз, когда чеченцы возвращались с гор, Роза слышала новости, которые ее разочаровывали. То информация оказывалась ложной, то чеченец не успевал найти боевиков и пленных, потому что они уже выдвинулись в другое место.
Иногда в чеченских домах Роза совершенно случайно находила русских солдат, считавшихся пропавшими без вести. О них женщина сообщала офицерам, работающим в группе розыска. Но боевики отказывались отдавать пленников федералам и требовали, чтобы их приезжали забирать родители: они хотели, чтобы солдат уехал домой, а не вернулся в ряды российской армии.
«В самом начале [войны] и задаром отдавали, а потом пошла торговля, — вспоминает Роза. — Кого продавали за шесть тысяч долларов, а кого и бесплатно отдавали». Отчасти размер выкупа зависел от статуса пленного, его воинского звания, того, в каких войсках он служил: офицеров могли отдавать дороже, чем рядовых. Отчасти — от воли конкретного боевика, который назначал цену.
Встречи родителей с боевиками были опасными: невозможно предсказать, чем такое свидание закончится. Матери убитого солдата Евгения Родионова Любови удалось выйти на связь с чеченским полевым командиром, террористом Шамилем Басаевым. Родионова вместе с отцом другого похищенного солдата пришла на прием к матери Басаева, в село Ведено. Ее приняли: мать накрыла на стол, угостила чаем. Пришел и Басаев, сказавший, что сына Родионовой у него нет. В итоге отца пропавшего солдата застрелили, а Родионову избили и сломали ей позвоночник, объявив, что она шпионка из ФСБ.
Роза впервые увидела Басаева в 1995 году. В то время в чеченском городе Шали она познакомилась с чеченцем, который передал ей письмо, в котором сообщил, что нашел сына Розы и тот сильно ранен. Чеченец обещал, что поможет выкупить Альберта, если будут машина и деньги (точную сумму Роза не помнит).
Халишхова помчалась в Нарткалу, снова взяла в долг и с трудом нашла человека с внедорожником «Нива», согласившегося поехать с ней в Чечню. На границе Чечни их остановил ОМОН — ничего не объясняя, потребовали выйти из машины, водителя повалили на колени в грязь и принялись бить прикладом. Роза показала документы: солдатским матерям выдавали справки от министерства обороны о том, что они разыскивают заложников в Чечне. Но через границу Халишхову пропустили только спустя четыре часа. При этом чеченцы на следующем блокпосту даже не стали задавать вопросы, стоило только объяснить им, что она едет за сыном. Хотя и сказали ей: «Твой сын пошел нас убивать».
В Шали, куда приехала Роза, началась бомбардировка — на улицах не было людей, только скот. В суматохе дом чеченца, обещавшего вытащить Альберта, не удалось найти. Зато они с водителем вышли на лагерь боевиков, где находился сам Шамиль Басаев. Он начал расспрашивать, кто обещал Розе ее раненого сына. Роза смогла описать мужчину. Этого чеченца нашли и привели к Басаеву.
Как вспоминает Роза, Басаев что-то долго кричал на чеченском. А затем приказал, чтобы Розу отвели обратно в машину. Сидя в машине, она услышала выстрел: чеченца, обещавшего вернуть Альберта, расстреляли в силосной яме.
Напоследок Басаев сказал: «Слушайте, мать, если вы найдете своего сына до вечера, даю вам честное слово, что вы ночью будете у себя, а если ночью — то в течение дня». Боевики водили Розу по Шали и показывали пленных, которых держали в подвалах. Но Альберта среди них не было.
После этого Роза неоднократно виделась с Басаевым — на встречах, где договаривались об обмене пленными. Басаев производил на Розу пугающее впечатление. Особенно страшным казался его взгляд. Аслан Масхадов был полной противоположностью: «Глаза улыбаются, но никогда тебе правду не скажет».
Иногда боевики сами предлагали встречи с родителями солдат. Вспоминая об этом 20 лет спустя, Роза удивляется, насколько свободно боевики могли приезжать в дом по адресу Маяковского, 60, где в конце 1990-х жили родители, — «как к себе домой». Военные в доме не дежурили. Постоянно охраняли его только два брата — хозяева-чеченцы.
Халишхова признает: почти никто из знакомых ей родителей не нашел своих сыновей в Чечне живыми. Зато были освобожденные солдаты, за которыми в Чечню никто не приехал. «Мамы дома сидят, им по фигу, смотрят телевизор, верят властям. Ребят не ищут, а они — вот. А ты как проклятая ходишь, во все дыры лезешь, но твоего сына все нет и нет», — рассказывает Роза.
Однажды во время переговоров с боевиками, где присутствовала Халишхова, мать одного из солдат отказалась забирать сына: не захотела благодарить Басаева на камеру, чего требовали боевики. Вместо этого она дала сыну пощечину и сказала: «Лучше бы ты застрелился, чем в плен попал».
Басаев потребовал увести мать: «Пока я ее не расстрелял». Солдат молчал. «И этот малыш остался у чеченцев, — говорит Роза. — Той матери же было сказать несколько слов… Господи, да я и землю съела бы».
Пока пела Пугачева, заносили трупы
Летом 1995 года на ростовской железной дороге стояла цепочка вагонов-рефрижераторов. Каждый был доверху забит трупами. В вагоны заглядывали родители военнослужащих — каждый пытался найти тело своего сына.
Роза говорит, что «выбрала себе одно тело» — молодого человека с точно таким же телосложением, как у Альберта. Оно было обезглавлено. Но взглянув на левое плечо, Роза испытала облегчение: у Альберта на этом месте была татуировка — орел, его Альберт набил в первые дни в армии.
Когда Роза смотрела на трупы, чувства брезгливости у нее уже не было. Все свелось к выполнению одной задачи: определить, принадлежит ли тело ее сыну — или кому-то из сыновей женщин, которых она знала. Матери солдат помнили наизусть не только особые приметы своего ребенка, но и каждого, кого искали их подруги.
Опознать тела было непростой задачей. Многие из них неделями лежали на улице. Некоторые были поедены собаками. От иных оставалась только небольшая кучка обгорелых костей (например, если солдат сидел в БМП, куда угодил снаряд).
С 1995 года тела свозили именно в Ростов — в 124-ю окружную судебно-медицинскую лабораторию Северо-Кавказского округа. Эту лабораторию и журналисты, и военные, и матери называли просто «ростовской лабораторией». Существовавшая к тому моменту уже около 60 лет, она стала центром по опознанию тел погибших.
Глава лаборатории Владимир Щербаков, умерший в 2019 году, в интервью вспоминал, как тела привозили в новогоднюю ночь — как раз во время штурма Грозного 1 января 1995-го. По телевизору шел праздничный концерт, пела Алла Пугачева, а в лабораторию заносили трупы. С тех пор Щербаков всю жизнь не мог ее слушать: Пугачева ассоциировалась именно с той ночью. Особенно много в ту ночь в ростовскую лабораторию поступило погибших 131-й Майкопской мотострелковой бригады, где служил и Альберт Халишхов.
Сотрудников и средств лаборатории не хватало, судмедэкспертам помогали военнослужащие. Они перетаскивали тела, обрабатывали их анолитом (раствором, останавливающим процессы гниения), вываривали кости в кастрюлях для кипячения белья, чтобы облегчить процесс опознания. По воспоминаниям самого Щербакова, некоторые из прикомандированных к лаборатории спились, один повесился, еще один лежал в психиатрической лечебнице.
За две чеченские кампании Щербакову и команде удалось идентифицировать 94% погибших — всего через лабораторию прошло около четырех тысяч тел.
Среди них Роза Халишхова смогла узнать молодого человека, которого в январе 1995 года обнаружила в Грозном в свитере Альберта. К тому времени это тело лежало неопознанным уже пару лет. Но тела Халишхова в лаборатории не было.
Плен
13 сентября 1999 года к дому на Маяковского, 60, подъехала машина. В здании в тот момент находились две женщины: Роза Халишхова и мать другого пропавшего солдата — Полина Захарова из Барнаула.
В помещение ворвались люди в масках. Розу схватили за шиворот и поволокли по двору в машину, за ней потащили Захарову. На женщин надели наручники, на голову натянули мешки.
Розу и Полину привезли в какую-то деревню. Бросили в подвал, вскоре начали бить и пытать. Боевики были уверены: Халишхова и Захарова — «шпионки из ФСБ». «Почему-то, — объясняет Роза, — они не хотели верить, что я мамочка. Говорили: „Ни одна мать своего ребенка не будет искать пять лет, попадая под обстрелы, под боевые действия“».
Пару дней спустя к Халишховой и Захаровой бросили двух пленных солдат — Сашу и Женю. Саша показался Розе очень худым, истощенным — «с голодными глазами». Женщина отдала ему свою еду — самой ей после избиений было больно есть. Одного из солдат потом расстреляли, а другого отпустили — но кого именно, точно Роза сказать не может.
Боевики постоянно придумывали новые пытки. Халишхову лупили по голове — и смеялись, стоило ей только упасть. Били током, включив в этот момент музыку и обсуждая что-то друг с другом. Засовывали лезвие ножа под ногти. Один из боевиков пытался изнасиловать Халишхову.
Однажды село, где держали пленниц, бомбили российские военные. «Я молила Всевышнего, чтобы на нас упала хоть одна бомба, — говорит Роза. — Чтобы не мучиться дальше».
Во время бомбардировки боевики вытащили женщин из дома, засунули их в машину. В багажник автомобиля затолкали двух незнакомых пленных солдат — и поехали. Машина остановилась посреди леса. Солдаты вывалились из багажника — и упали на колени. Им дали лопаты и заставили копать ямы. Один из боевиков поднял автомат над Розиной головой и выстрелил в воздух. Халишхова почувствовала, как по лицу и волосам течет кровь: оказалось, что из-за отдачи автомат проехался ей по голове и разодрал кожу. Но никого не расстреляли — ровно в тот же момент над лесом пролетел российский самолет и начал сбрасывать снаряды. Боевики запихнули всех пленных обратно в машину.
Затем они отправились в незнакомый двор. Люди носились вокруг, кричали, визжали, был слышен грохот бомбардировки. Как выяснилось позже, дом, где до этого держали Халишхову и Захарову, оказался разрушен. Бомба, о которой Роза молила бога, упала ровно на то место, куда она просила, — сразу после того, как она это место покинула.
После бомбардировок один из боевиков отвез Розу и Полину к себе домой. Роза услышала, как мать боевика хвастается: у ее сына «очень дорогой товар»; продав его, можно будет выдать дочку замуж с богатым приданым. После этого Роза перестала бояться: ее не собираются убивать.
Халишхова решила бежать и предлагала сделать это вместе Захаровой. Та отказывалась — боялась, что убьют. Роза думала, что не может убежать одна: в таком случае Полину бы точно расстреляли.
Через некоторое время Роза осталась одна: чеченцы выменяли Захарову на тело погибшего боевика. Розу же планировали продать. Ее увезли в лес и в одиночестве бросили в яму, на мороз. Яма была глубокая и достаточно большая, чтобы на ее дне могли лечь два или три человека. Наверху, в нескольких метрах от дыры в земле, стояло подобие шалаша, где жили боевики, — Роза решила, что яму давно вырыли под пленных и она здесь не первая. Халишхова сидела на голой, мерзлой земле — в той самой юбке, от которой ранее отпорола подол, надеясь убить себя. Другой одежды у нее не было.
Еды тоже не давали. Если везло, можно было найти немного сырых кедровых орехов: с деревьев падали шишки, которые грызли местные кабаны, иногда орехи высыпались в яму. Несколько раз Роза теряла сознание от голода. Иногда просыпалась и по отсутствию просветов в настиле, покрывающем яму, понимала: уже ночь.
Время от времени слышался шум российских вертолетов. Сколько раз ни пролетали они над лесом, никто из военных ничего не заметил. Докричаться тоже бы не вышло.
Позже боевики перевезли Розу в Ингушетию, в город Слепцовск. Там за ней приставили следить русскую пожилую женщину. Она обращалась с пленницей по-доброму: У Розы сложилось впечатление, что женщина тоже находилась здесь не по своей воле.
В Слепцовске чеченцы наконец начали кормить Розу — скудно, но более-менее регулярно. В угол комнаты, где она жила, поставили ведро, чтобы не приходилось бегать в туалет на мороз. Розу постоянно охраняли два боевика.
Боевики планировали выручить за нее полмиллиона долларов. Это Роза услышала случайно, когда боевики звонили кому-то по телефону. Такая сумма выкупа в разы превышала цены, за которые отдавали других. И все же солдатские матери начали собирать деньги на освобождение Халишховой. Даже давали объявление о сборе средств по центральным телеканалам.
2 февраля 2000 года боевики отправились на переговоры — вероятно, с российской стороной — обсуждать сумму, за которую выдадут Халишхову. Надзирательнице в тот день нездоровилось, она решила прилечь. Роза попросилась на улицу. Женщина не разрешила:
— Нельзя, меня убьют.
— Пожалуйста, — сказала Роза. — Я в туалет. У меня живот болит.
Старушка помедлила с ответом.
— Иди, — наконец ответила она. — Бог с тобой, детка.
Роза влезла босыми ногами в калоши. Выскользнула из дома, открыла калитку и побежала со двора в сторону трассы.
«Везде говорили, что меня освободили военные»
Встав посреди дороги, Роза остановила первую же машину, которую увидела. Водитель вышел и поглядел на нее в недоумении. Халишхова сказала, что сбежала из плена, и попросила довезти до Назрани. Водитель обматерил ее и уехал. Но напоследок он все же сказал: «Даже если хочешь в Назрань, это не в ту сторону, а в обратную».
Роза перебежала дорогу и остановила еще одну машину. Стоило водителю выскочить, Роза забралась в салон и заперла дверь. Водитель начал махать руками и ругаться. Обошел автомобиль, сел сзади на пассажирское сиденье.
— Ты что, из психбольницы сбежала?
— Нет, — ответила Роза. — Поехали-поехали, я вам объясню все.
Водитель отказывался ехать, пока Роза не призналась, что бежит из плена и должна попасть в Назрань, где стоит штаб российских войск. Наконец машина рванула с места.
— У меня пятеро детей, — сказал водитель, глядя на Розу. — Если узнают, что я помог тебе, то и меня, и мою семью расстреляют. Давай так: где маршрутка останавливается на Назрань, там метров за тридцать тебя высажу.
Роза дала слово, что никогда никому не скажет, в какую машину села. Водитель довез женщину до остановки, где стояли маршрутки, дал ей с собой десять рублей — столько стоил проезд, — и посоветовал не говорить, что она убегает от боевиков.
«Одному Богу ведомо, сколько я пережила, пока ехала в маршрутке до Назрани, — говорит Роза „Медузе“. — Каждая машина нас обгоняет, и я думаю: вот сейчас остановят маршрутку, нас вытащат. А все на меня смотрят. Во-первых, я вонючая, во-вторых, у меня такой вид… Зима же на дворе. А я в легкой кофте и короткой юбке».
Халишхова доехала до Назрани и помчалась к российским пограничникам. Несколько часов Роза провела на допросах, подробно рассказывая, что с ней произошло. А потом вместе с солдатами поехала в Слепцовск — искать дом, где ее держали. Но не смогла вспомнить даже улицу.
В Назрани на нее налетели журналисты: «От того, что военные меня возили по городу, журналисты решили, что российские военные меня освободили. Так и вышло: везде говорили, что меня освободили, а сбежала-то я сама».
3 февраля 2000 года Роза Халишхова была дома в Нарткале. Месяцы в плену сказались на ее здоровье. Пришлось лечить пневмонию, язву желудка, другие заболевания. В первое время Роза даже забывала имена и отдельные слова, не узнавала лица людей и все время плакала. Чтобы справиться с этим, врачи выписали гормональный препарат, от каждого курса которого Роза набирала по три-пять килограммов.
Через три месяца после побега Халишхова получила от министерства обороны официальное извещение о том, что ее сын пропал без вести. В июне 2000 года суд признал его умершим.
Право матери
В 1995 году Роза Халишхова познакомилась с Вероникой Марченко — главой фонда «Право матери», помогающего семьям погибших военных.
Еще в 1988-м, когда Марченко было 18, она, учась на журфаке МГУ и работая в молодежной редакции журнала «Юность», написала статью об убийствах в советской армии. После того, как статью опубликовали, Веронике пришло три мешка писем от родителей, чьи сыновья погибли во время службы — из-за побоев или потому что их довели до самоубийства. Через год она основала фонд «Право матери». Он выпустил первую в СССР «Книгу Памяти», посвященную погибшим солдатам. А потом принялся добиваться расследований убийств и отсуживать для родственников погибших льготы и компенсации, которые пыталось не платить государство.
Когда началась первая чеченская война, на 25-летнюю Марченко и ее коллег в фонде «Право матери» обрушился шквал звонков от родителей солдат. На входе в комнату в Лучниковом переулке, которую фонд делил с Комитетом солдатских матерей и организацией помощи беженцам, стояла очередь. «Первый запрос у активных родителей был такой — они узнали, что сын в Чечне, связи с ним нету, хотим знать, что происходит, почему нет никакой информации», — рассказывает Марченко «Медузе».
Направлявшиеся в Грозный родители солдат часто оказывались в Москве проездом: сообщение между регионами было слабое и из многих точек добраться до Чечни можно было только через столицу. Так Вероника и Роза и пересеклись — как вспоминает Марченко, «95 тысяч звонков [других родителей] назад».
В том же 1995 году фонд «Право матери» одновременно подал 300 исков от имени родителей погибших солдат к министерству обороны. Такое уже бывало — но не в России: американские граждане подавали в суд на США во время войны во Вьетнаме. Но все 300 исков были отклонены.
Судья Пресненского суда, как рассказывает Марченко, во всех отказах написала, что истцы «неправильно определили ответчика»: иски якобы следовало направлять не к министерству обороны, а к военкоматам.
«Всем было очевидно, что военкоматы к этому отношения не имели: погибшие военнослужащие были здоровы и подлежали призыву. Претензии людей заключались совершенно в другом, — говорит теперь Марченко. — Почему призывник, не обученный воевать, попал на войну? На необъявленную войну? Почему он воюет на территории собственной страны — что, завтра Воронеж будем бомбить? И это был вопрос именно к министерству обороны, к государству — почему оно так распорядилось 18-летними призывниками, вчерашними школьниками?»
Фонд обжаловал 300 отказов в вышестоящих инстанциях. К концу 1999 года «Право матери» одержало первую победу: Мосгорсуд согласился с их доводами, определил, что отказы незаконны и дела должны быть рассмотрены.
О заседаниях писала журналистка и правозащитница Анна Политковская в «Новой газете», призывая читателей поддержать родителей солдат. Иногда возле Пресненского суда стояли люди с плакатами. Как-то пришла компания кришнаитов, которую не пустили внутрь. Они сели под окнами суда и начали бить в барабаны. «Так они надеялись обратиться к совести судьи, — считает Марченко. — Но судья захлопнула форточку».
Большинство заседаний завершились отказами. Марченко говорит, что после того, как юристы фонда и подопечные «отплакали отказы», правозащитники поставили новую цель — наработать в России судебную практику, защищающую семьи военнослужащих, «чтобы каждая солдатская мать была уверена, что за ее сына придется отвечать». Сейчас фонд выигрывает 90% своих дел уже в судах первой инстанции. А в 2012 году «Право матери» выиграло дело Светланы Путинцевой — матери рядового, которого застрелил сослуживец, — в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ). Суд постановил, что Российская Федерация должна выплатить Путинцевой 45 тысяч евро.
Роза Халишхова оказалась частью этого большого процесса. Но на возвращение к нормальной жизни, в которой есть суды и борьба за компенсации, ушло много времени. «Я почти четыре года сидела, — говорит Роза. — Такое ощущение было — я куда-то должна ехать, куда-то должна идти. Мне ничего не надо было, абсолютно. Если скажут: это надо было для Альбертика сделать, — делала».
В ноябре 2001-го — после побега прошло больше чем полгода — Роза пришла в передачу «Жди меня». Она показала фотографию двух девушек в шляпах, которую она нашла в свой первый месяц в Чечне. Снимок лежал в кармане у юноши, который был одет в свитер, принадлежавший Альберту. Роза просила, чтобы девушки вышли на связь, надеясь, что они помогут выяснить судьбу сына.
Девушки нашлись. Одна из них торговала на рынке в Майкопе. Альберта она не знала, но знала его сослуживца, которому и подарила фотографию. Благодаря этому сослуживца Альберта, чье тело к тому моменту все еще лежало в ростовской лаборатории, удалось опознать. В итоге его похоронили в Майкопе под своим именем.
Спустя четыре года после плена Роза поехала в санаторий, где познакомилась с Русланом Вороковым — тоже кабардинцем, вдовцом. За Руслана она вышла замуж, а к его детям и внукам стала относиться как к своим. Руслан, общительный и деятельный, поддерживал Розу как мог. Однажды он предложил Розе хотя бы попытаться получить компенсацию через суд. Роза сперва восприняла эту идею скептически, но все же обратилась к «Праву матери».
Сама идея отсудить компенсацию за моральный ущерб у министерства обороны выглядела не очень выполнимой. С точки зрения юриспруденции моральный вред может быть причинен только незаконными действиями. Но в июле 1995 года Конституционный суд признал ввод войск на территорию Чечни законным. После этого иск можно было подать только к конкретному человеку, убившему российского военного.
Даже если убийцу удавалось найти и суд решал, что тот должен выплатить семье погибшего компенсацию, это не всегда удавалось сделать: бывший боевик мог переписать свое имущество на родственников. Но в случае Халишховой найти убийцу в принципе было невозможно, ведь никто не знал, что стало с Альбертом.
Зато к 2008 году удалось разыскать нарушение со стороны государства. Фонд потребовал для Розы пять миллионов рублей компенсации за неизвещение о судьбе сына — указав, что отсутствие внятных сведений об Альберте привело ее в Чечню, где она попала в плен.
17 июня 2008-го состоялось заседание по иску. На него приехали свидетели — две женщины, тоже искавшие своих детей в Чечне, Надежда Киселева и Ольга Морозова. Они рассказали, как родители пропавших без вести терпели голод, холод и антисанитарию в боевых условиях. Другой возможности узнать что-то о детях у них не было — более того, сами военные часто получали информацию именно от матерей.
Надежда Киселева выяснила, что ее сын, служивший на Урале, отправлен в Чечню, когда решила навестить его в части. Увидеться так и не удалось, несколько лет спустя Киселева обнаружила останки сына в ростовской лаборатории. Ольга Морозова узнала, что сын в плену, через его сослуживцев — и позже в той же ростовской лаборатории нашла несколько обугленных фрагментов его тела.
Представители Минобороны на заседание не явились, и Майкопский суд удовлетворил иск, взыскав в пользу Розы 200 тысяч рублей. Также он постановил компенсировать ей расходы на поездку в суд — еще 19 тысяч. На полученные деньги Роза и Руслан купили машину — серебристый ВАЗ-2114. На нем им часто приходится ездить по больницам: Роза до сих пор не восстановила здоровье, подорванное пленом.
* * *
Памятник Альберту Халишхову находится на кладбище в его родовом селе Аргудан (до него от Нарткалы 20 минут на машине). Высокий аккуратный прямоугольник из черного гранита стоит прямо напротив памятников уроженцам Аргудана, погибшим в Великой Отечественной войне. Все Халишховы с той войны вернулись. Дед Альберта по матери — отец Розы — попал во время войны в немецкий плен, но смог освободиться.
Сейчас Роза с Русланом чаще всего живут в той же двухкомнатной квартире, где Халишхова вырастила сына. Вместо той дачи, которую пришлось продать из-за чеченских долгов, они вдвоем на собственные пенсии отстроили новую.
Аида, девушка Альберта, вышла замуж и родила троих детей. Когда Альберт пропал, Аида тяжело переживала это и часто плакала — но в это время Роза уже находилась в Чечне и не могла с ней общаться. Сейчас они созваниваются — Роза говорит, что они в теплых отношениях.
На стене школы, где учились Альберт и Аида, висит мемориальная табличка — памяти Альберта Халишхова. На ней выгравирован тот же портрет Альберта, который Роза приносила в эфир передачи «Жди меня»: молодой человек с густыми черными бровями и серьезным взглядом, одетый в военную форму. Одна из улиц в Нарткале тоже теперь официально носит имя Альберта Халишхова.
Роза старается заполнить свою жизнь делами — она всегда была активной, но отмечает, что после плена иначе бы просто сошла с ума. Она постоянно готовит — то борщ, то гедлибже (популярное кабардинское блюдо — курица в густом сметанном соусе). Держит кур недалеко от дома: у нее есть «любимые» птицы, а есть те, которые идут на мясо. Недавно Роза завела смешную черную кошку. Есть и пожилая собака, но Роза мечтает еще об одной.
Одновременно Роза уже почти 14 лет помогает другим семьям погибших военнослужащих — с 2007 года возглавляет кабардино-балкарское отделение «Общероссийской организации семей погибших защитников Отечества». Роза составляет списки таких семей, добивается выплат для них, устраивает памятные события. Признается, что когда начала работать в организации, «в кои-то веки почувствовала себя живой».
В компьютере у Розы хранится запись встречи в школе, посвященной Альберту. Его Халишхова организовала вместе с учительницей русского языка и литературы — та когда-то училась с Альбертом в параллельном классе. В тот вечер школьники читали стихи и письма Альберта из армии.
Письма приходили в конвертах с нарисованными птицами. Вместе с ними хранятся открытки, которые сын делал для Розы в школе.
Халишхова признается, что три-четыре года назад могла расплакаться, вспоминая о сыне, — но сейчас плакать перестала. Однажды ей приснился сон: Альберт стоял в огромном холодном озере, Роза принялась звать его. Альберт сказал, что не может выбраться: «Мама, это же ты меня сюда и посадила». На следующий день Роза пошла к мулле, поговорила с ним об этом сне и твердо решила больше не плакать.
Обычно Роза ложится спать за полночь — если ляжет раньше, часто мысли не дают ей заснуть до утра: «Все думаешь. А если бы я тогда по тому пути пошла… А если бы я туда повернула? Нашла бы я его?»
Пропавших без вести военнослужащих продолжают находить в Чечне и сейчас — этим занимается Миротворческая миссия имени генерала Лебедя. В большинстве случаев речь об идентификации останков, в 2020 году удалось опознать шесть человек. Однако полковник Виталий Бенчарский в разговоре с «Медузой» не исключает, что в Чечне до сих пор есть живые российские пленники. Иногда Розе тоже приходят в голову мысли, что Альберт может быть жив.
«Не знаешь, чему радоваться, — говорит Роза. — Раз Альбертика не опознали, может, он все-таки жив? А с другой стороны: вот меня не станет — у него же отец умер, братьев-сестер нет, кто его станет искать? Если я его столько лет ищу и найти не могу, кто сможет?»
В 2000 году родители добились, чтобы на московском Богородском кладбище захоронили останки неопознанных военнослужащих, погибших в Чечне (сначала под это хотели отвести участок кладбища в Ростове, куда не все родители могли добраться).
Первые захоронения на Богородском кладбище случились в сентябре 2000-го. С тех пор там ежегодно встречаются родители солдат. Приходят и те, кому удалось опознать детей, и те, о судьбе чьих сыновей до сих пор ничего не известно. Бывают тут и военные. В сентябре 2021 года Роза Халишхова тоже поедет на Богородское кладбище — чтобы увидеть людей, к которым за эти годы она начала относиться как к родным.
Всего на Богородском кладбище захоронили 266 человек. До недавнего времени продолжалось опознание этих солдат. К 2017 году с помощью генетической экспертизы удалось установить личности 135 человек. Среди опознанных сына Розы не оказалось.
Автор: Ирина Щербакова, Нарткала (Кабардино-Балкарская Республика)
Редактор: Павел Мерзликин
Фотографии: Сергей Карпов для «Медузы»