Дети, которые говорили странные вещи Евгений Берг рассказывает историю Лазурненского интерната. Его сотрудников обвинили в изнасиловании детей

19 февраля челябинское издание 74.ru рассказало об изнасилованиях подростков в местном детдоме — Лазурненской коррекционной школе-интернате. Приемные родители узнали от детей (им сейчас от 9 до 14 лет), что их регулярно насиловали четыре воспитателя, а также мужчина, известный как Серега, — он часто забирал подростков «на рыбалку». Сразу после публикации Следственный комитет заявил о возбуждении уголовного дела и об аресте Сергея Кокорина. Позднее выяснилось, что дело завели еще 2 февраля, а следственных действий с тех пор почти не проводилось. Корреспондент «Медузы» Евгений Берг съездил в Челябинскую область и поговорил с приемными матерями заявивших об изнасиловании детей.

Внимание! Текст содержит описание сцен насилия. Просим впечатлительных людей воздержаться от чтения этого материала; пожалуйста, отнеситесь к этому предупреждению со всей серьезностью. Все имена членов приемных семей изменены по их просьбе.

Наш друг Серега

В конце января 2018 года жительнице Челябинска Елене позвонила ее знакомая по школе приемных родителей — это курсы для семей, которые собираются взять под опеку ребенка из детского дома. Знакомая попросила Елену связаться с еще одной приемной матерью. Ее дети рассказывали «какие-то странные вещи» про детдом, в котором они жили. Речь шла о Лазурненской коррекционной школе-интернате, что в получасе езды от Челябинска. Один из приемных детей Елены тоже оттуда.

Когда Елена позвонила, трубку взяла женщина, представившаяся Полиной; она рассказала, что ее дети периодически рассказывают о мужчине по имени Серега, с которым они дружили в детдоме. Елена насторожилась: она слышала про Серегу еще в мае 2017 года. Они с мужем думали взять на воспитание двух мальчиков из Лазурненского интерната. Те периодически жили у них, и мальчик постарше однажды говорил про какого-то Серегу — мужчину, который водил детдомовских ребят на рыбалку, жарил с ними картошку, угощал конфетами, сигаретами и шампанским.

«Мне эта ситуация показалась очень странной, — говорит Елена „Медузе“. — Мы с мужем тогда съездили в детдом и в органы опеки, рассказали им про этого Серегу. Но нам сказали, что это все фантазии подростка и детей из детского дома так легко не могут выводить, у них там все строго. Я и успокоилась». Отношения семьи Елены и старшего мальчика в итоге не сложились; кроме того, в самом детдоме посоветовали не брать парня в семью из-за трудного характера, «хотя сначала говорили, что замечательный ребенок».

В итоге старший подросток вернулся в интернат, но у пары остался младший мальчик Серафим. История про Серегу забылась — до телефонного разговора с Полиной.

Елена спросила у нее, что за «странные вещи» рассказывают ее приемные сыновья. «Ты сначала у своего спроси, а потом я расскажу», — ответила та. После этого, по словам Елены, у нее с Серафимом случился примерно такой разговор.

— Сима, а кто такой Серега?

— А, Серега. Это наш друг.

— Что вы с ним делали?

— Мы с ним гуляли, ходили на озеро, картошку жарили.

— Еще что делали?

— Еще он меня трахал, — сказал Сима, глядя на маму.

В камышах на озере

Елена и ее приятельница Анастасия (именно она познакомила Елену и Полину) встретились с корреспондентом «Медузы» в небольшом кафе в Челябинске; Полина тоже планировала приехать, но не смогла (Елена и Анастасия замужем, но корреспондент «Медузы» с их мужьями не общался). Всего в семьях трех женщин воспитываются почти 20 приемных детей — не только из Лазурненского интерната. Деньги на воспитание детей они зарабатывают сами — предпринимательством. Некоторым из их приемных сыновей поставлен диагноз «умственная отсталость», но сами матери считают, что у детей просто есть особенности в поведении и развитии. Например, Елена говорит, что ее сын хорошо читает, однако у него возникают трудности при написании хотя бы одного слова. Анастасия отмечает, что дети из Лазурненского детдома оказались «очень социально запущенными»: «Например, не знали, что такое сыр. Или как заваривать чай, они никогда этого не делали».

После того как родители узнали про Серегу и изнасилования, они начали подробно расспрашивать детей о происходившем в детдоме. Сын Анастасии сначала наотрез отказался говорить, закрывался и плакал: «Мама, это позор, для мужчины это позор». Дети Полины говорили охотнее. По их словам, Серега водил мальчиков к озеру (оно находится совсем рядом с детдомом) целыми компаниями. «Старший мальчик, которого мы в 2017 году решили не брать в семью, тоже говорил, что они ходили вместе, — говорит Елена. — Я подумала: они же не могли толпой уходить — и чтобы их никто не кинулся искать. Может, кто-то их водил? Спросила у Симы, как они встречались с Серегой, он отвечает: меня [воспитательница] Анна Владимировна отводила. Звоню Полине — у нее дети тоже говорят про Анну Владимировну».

По словам детей, воспитательница Анна Владимировна — ее фамилия Будкова — обычно наблюдала, как Серега насиловал их. По всей видимости, Серегой оказался 51-летний (так сказано в пресс-релизе Следственного комитета; на странице «ВКонтакте» указан другой возраст — 41 год) житель Челябинска Сергей Кокорин, у него было разрешение на посещение детдома в гостевом режиме. Матери при этом отмечают, что разрешение обычно выдается на посещение только одного или двух детей, и недоумевают, как он мог из интерната забирать целую группу мальчиков.

Мужчина, предположительно, насиловал мальчиков на берегу озера — в камышах, в гараже на территории Лазурненского детдома и даже в самом здании. Дети рассказали, что еще их насиловал некий приятель Сереги, время от времени приходивший вместе с ним. В здании самого интерната, по словам детей, в изнасилованиях участвовали четыре сотрудника детдома: это воспитатели Анна Будкова и ее муж Николай Будков, преподаватель труда Александр Алексеев и еще одна — предположительно — воспитательница (родители со слов детей называют ее Елена Алексеевна, однако в штате интерната, судя по сайту, преподавателя с таким именем нет).

«Дети говорят, что воспитатели Серегу ночью проводили в интернат. Представляете, шесть педофилов оставались одни в детском доме — и больше никого», — говорит Елена.

Дети в Лазурненском интернате живут по семь-восемь человек в блоках, в каждом есть гостиная, две спальни (для мальчиков и для девочек), ванная, туалет и кухня. «Получается, дверь закрываешь — и делай что хочешь, — говорит Елена. — Я так понимаю, что иногда они приводили детей из других блоков, иногда — нет. Когда моего ребенка насиловали, там были только дети, которые живут в этом блоке. Он рассказывал, что одна из воспитательниц приходила туда и занималась сексом с этим Серегой. Он мне точно говорил, на какой именно кровати — и что все дети в блоке это видели. Позанимавшись сексом с воспитательницей, Серега делал это с детьми. Я прямо спрашиваю ребенка: „Как он это делал?“ Сима нагибается и говорит: „Вот так“. Спрашиваю: „Куда делал?“ Дети же не могут таких вещей знать по большому счету. Он мне показывает — сюда. Вплоть до таких мелочей. Дети говорят: „Кровь из попы шла“».

Анастасия добавляет: «Мой [сын] мне говорит: „Мама, когда меня первый раз… У меня кровь идет! Я прибежал к директору [детдома], она сидит, что-то пишет и мне говорит: все, что делают воспитатели, делают на благо мне“. Нормально? Я думаю, она знала о происходящем».

«С моим ребенком там, скажем, все очень скромно делали, — отмечает Елена. — С сыновьями Полины все было в извращенной форме и очень жестко». Дети Полины утверждают, что их в основном насиловали воспитатели Анна и Николай Будковы, молодые муж и жена. «Мне Полинины дети когда рассказали по телефону, что с ними делали, я ночь не спала. Но я очень долго не верила. Не могла! В итоге сказала: давайте съездим в детдом», — говорит Анастасия.

«Ты меня насиловал, ты делал мне больно»

29 января 2018 года три матери поехали в Лазурненский интернат. С ними были сын Елены и приемные дети Полины, которые сами захотели показать родителям, где происходило насилие, чтобы им поверили.

Елена объясняет, почему она сразу не обратилась в полицию: «В то, что рассказали дети, поверить очень сложно и страшно. Если у меня с ребенком в школе что-то случилось, я куда пойду? К директору. Я же не бегу сразу в полицию. Плюс у нас с детским домом заключен договор [опеки], в котором говорится, что их психолог работает в случае каких-то проблем. И мы обратились туда. Мы реально до последнего надеялись, что это все неправда».

Директор детдома Любовь Останина вместе с другими сотрудниками приняла приемных мам и выслушала их. Дети показали взрослым места, где, по их словам, происходили изнасилования — кровати в спальнях и диваны в гостиных. Сыновья Анастасии и Елены рассказывали, что их чаще всего насиловал Серега с приятелем, сыновья Полины — что к сексуальным действиям их принуждали воспитатели Анна и Николай Будковы.

Детей выслушал работающий в интернате психолог. «Он забрал детей поговорить. Такой высокий, светленький, хороший парень, — рассказывает Анастасия. — Вышел — лицо красно-фиолетового цвета, сел и сидит. Мы ему: „Ну, что вы нам скажете?“ Он: „Я не могу говорить, мне надо обработать информацию… Да, я вижу, что с детьми это делали. Дети не врут. Это было в нашем детском доме“. Мы предложили опросить других детей из той же группы. Директор дала список — фьють! Взяли мальчика, психолог поговорил — и этот ребенок тоже подтвердил».

Анастасия и Елена вспоминают реакцию педагогов, которых дети обвинили в изнасилованиях, — они тоже были на этой встрече. Сначала матери разговаривали с сотрудниками детдома наедине. Когда преподавателям передали слова детей, Анна Будкова предположила, что мальчики все выдумали, а ее муж, Николай Будков, «проявил агрессию».

«Он мне кричит: „Да я тебя засажу, шмара, ты у меня сгниешь в тюряге!“ Я отвечаю, что мы на данный момент просто приехали друг на друга посмотреть, решить, что дальше делать, — говорит Анастасия. — Зато тот, что постарше [трудовик Александр Алексеев], ему лет 50, — он не ругался с нами, спокойно выслушал, сел, за голову взялся и сказал: „Если узнает моя семья и мои дети — что же будет“».

Потом вошли дети Полины. Один из них бросился на Будкова со словами: «Ты меня насиловал, ты делал мне больно, у меня кровь бежала». Анастасия говорит, что была поражена реакцией ребенка, им пришлось «буквально оттаскивать» его от Будкова. После этого, по словам Анастасии и Елены, воспитатель прекратил агрессивно себя вести, сел и «убрал глаза в пол».

«Весь покраснел, у него желваки ходят. И как начнет реветь. Они поняли, что это не шутки, когда [мы к ним] детей завели. На него ребенок кричит: „Ты со мной это делал!“ Нормальный человек скажет в ответ: „Да ты чего, с ума сошел?“ А этот голову зажал, опустил глаза и ни слова не сказал».

Как рассказывают матери, во время той встречи в конце января директор Любовь Останина уверяла их, что в учреждении «обработают информацию, привлекут психолога — и если все правда, обязательно примут меры». Узнать результаты проверки они должны были через два дня. Однако в назначенный день им сообщили по телефону, что в детдоме «еще не успели обработать информацию». А когда спустя еще день, 1 февраля, Елена с Полиной приехали на вторую встречу, «начался прессинг».

«Была совершенно другая ситуация, — говорит Елена. — Сидят три психолога, психиатр, начальница опеки Красноармейского муниципального района [где находится Лазурненский детдом], ее заместитель. С детьми разговаривает уже другая психолог, не этот парень. И общается на отстраненные темы — как мама с папой обращаются, с кем живешь. Сотрудницы из опеки послушали ребенка пять минут, дальше предложили выйти поговорить. Мы вышли, и я сразу услышала: „Это все выдумки, ваши дети фантазеры. Такого быть не могло, всех детей в детском доме осмотрели, со всеми побеседовали, ни один ребенок не подтвердил. Сейчас вам психиатр расскажет о диагнозах ваших детей“».

Елена говорит «Медузе», что допускала: дети фантазируют. «Положим, это так — но как они [приемные дети из разных семей] могли одинаково фантазировать, если живут в разных частях [Челябинской] области и не общаются?»

По словам Анастасии и Елены, «никакой заинтересованности» разобраться в ситуации у собравшихся не было. Перед отъездом они сказали, что будут писать заявление в Следственный комитет. Они успели доехать до Челябинска и позвонить адвокату одной из матерей Андрею Лепехину, чтобы узнать, как правильно составить бумагу. Однако в тот же день следователи сами позвонили Полине: оказалось, пока они ехали в областной центр, в СК обратилась директор детдома Любовь Останина.

Ничего нет и не было

2 февраля Следственный комитет по Челябинской области завел дело по части 4 статьи 132 УК РФ (пункт Б) — насильственные действия сексуального характера в отношении лиц, не достигших 14 лет. После этого в течение нескольких дней следователи опросили родителей из всех трех семей, а также детей — но только из двух. Елена вспоминает, как следователи обсуждали дело между собой в курилке. «Они же не врут!» — говорили сотрудники СК. Но дальше опросов дело не зашло. Дети, по словам их приемных матерей, не прошли ни медицинскую, ни психолого-психиатрическую экспертизы. Ребенка Анастасии следователи даже не опросили — в первые дни после возбуждения уголовного дела мальчик находился в санатории, а когда женщина забрала его через несколько дней, следователь заявил, что опрос уже не требуется. «Он сказал, что мой ребенок уже неинтересен», — утверждает Анастасия.

12 февраля три приемные матери встретились с сотрудниками местного издания 74.ru и рассказали им свою историю. Как сообщил «Медузе» адвокат одной из них Андрей Лепехин, во время этого разговора им позвонила представительница челябинской ассоциации приемных родителей и сказала, что региональный уполномоченный по правам ребенка Ирина Буторина велела им ни в коем случае не общаться с журналистами под страхом изъятия детей. В результате «Медуза» и другие СМИ сообщили о давлении на приемных родителей со стороны властей; Ирина Буторина и руководитель ассоциации Ирина Ефимова обвинения в давлении отвергли. Анастасия рассказала «Медузе», что во время того разговора с сотрудниками челябинского издания им действительно звонила знакомая женщина из ассоциации — она посоветовала не поднимать шум в прессе в надежде, что СК сможет провести объективное расследование. «А Буторина — вообще единственный человек [из представителей власти], кто нас выслушал, — говорит Елена. — Ни плохого, ни хорошего она нам не сделала, но по крайней мере приняла нас. И сказала, что речи об изъятии детей из семей не идет — пока не идет».

Приемные матери попросили челябинское издание подождать с публикацией текста. Однако за неделю с момента интервью следственные действия так и не продвинулись, а с родителями не связались ни органы опеки, ни Министерство социальных отношений Челябинской области. 19 февраля на сайте 74.ru вышла статья про изнасилования в детском доме — без упоминания его названия и имен сотрудников. Сразу после этого на сайте челябинского СК появилась новость о возбуждении уголовного дела — из нее матери, в частности, узнали, что они признаны потерпевшими по этому делу, а «Сереге» предъявлены обвинения и сам он заключен в СИЗО. 19 февраля из челябинского интерната была уволена директор Любовь Останина.

Местные чиновники публикацию 74.ru, как и возбуждение уголовного дела, отказываются комментировать. 20 февраля детский омбудсмен Ирина Буторина заявила «Медузе», что не дает комментариев, пока идет следствие. Секретарь администрации Красноармейского муниципального района, где находится Лазурненский детский дом, 20 февраля отказалась соединять «Медузу» с главой района Юрием Сакулиным. 22 февраля корреспондент «Медузы» попытался взять комментарий лично, но охранник на входе в здание администрации сообщил, что в предпраздничный день работа ведется по сокращенному графику и поэтому сотрудников на месте уже нет (настенные часы в холле показывали 13:15).

Министерство социальных отношений Челябинской области тоже крайне скупо комментирует ситуацию: 20 февраля Елена Давлетшина, пресс-секретарь главы ведомства Татьяны Никитиной, заявила «Медузе», что «позиция министерства еще не сформирована». 22 февраля она сказала, что ведомство не дает подробных комментариев, пока идут следственные действия, и предложила ознакомиться с коротким пресс-релизом, опубликованным на сайте министерства. В нем говорится, что ведомство «оказывает полное содействие следствию», а кроме того, «организованы собственные проверки деятельности всех подведомственных учреждений для детей-сирот». В чем конкретно заключаются проверки, Давлетшина не смогла пояснить, но несколько раз подчеркнула, что министерство действительно «оказывает следствию содействие».

В Лазурненском детском доме 20 февраля «Медузе» отказались комментировать ситуацию, предложив обратиться в СК. Одна из сотрудниц интерната, с которой «Медуза» связалась во «ВКонтакте», на вопрос об изнасилованиях ответила: «Вам хотелось бы, чтобы так было? И тогда есть о чем писать и говорить? Ничего ЭТОГО нет и не было».

«Кто надоумил их говорить эти вещи?»

Чтобы добраться до Лазурненской школы-интерната, нужно сначала преодолеть 30 километров до поселка Лазурный на маршрутке, а затем проехать еще три километра до маленького поселка Черемушки.

Черемушки — это два десятка одноэтажных частных домов, столько же полусгнивших сараев, стоящих на крошечных садовых участках, и несколько двухэтажных обшарпанных домов 1960–70-х годов постройки, на фасадах — и новые пластиковые стеклопакеты, и дряхлые деревянные рамы, и просто заложенные шлакоблоками прямоугольники оконных отверстий. Самое большое здание в Черемушках — детский дом, благодаря новым окнам и свежей металлической кровле он выглядит в поселке лучше всего. Перед парадным входом, примыкающим к главной и единственной асфальтированной в Черемушках дороге, — закрытые на цепь чугунные ворота; снующие за ними рабочие крайне неохотно отзываются на предложение пообщаться.

Напротив ворот, через дорогу — проржавевшее ограждение из дырявой сетки-рабицы. Протоптанная в снегу тропинка ведет вниз по спуску к озеру Сугояк. Метрах в пятистах от берега на льду стоят палатки рыбаков.

В двухстах метрах от основного корпуса интерната стоит второй, поменьше. Эта часть территории детдома никак не огорожена. Заметив корреспондента «Медузы», несколько женщин лет 60 тут же отправили гуляющих рядом подростков внутрь, а сами побежали за «начальницей». «Начальница» отказалась называть свое имя, но тут же принялась рассказывать о событиях последних дней.

«Я работаю в детдоме с середины 1970-х годов, но такой грязи, какая сейчас льется на нас, никогда за это время не было». По словам сотрудницы интерната, ее коллеги и дети очень тяжело переживают шум в прессе. «Приезжает телевидение, ночью ставят тут свои прожектора, светят прямо детям в окна. Зачем?» — спрашивает она со слезами на глазах. Собеседница «Медузы» не верит рассказам детей про сотрудников интерната, говорит, что те — «прекрасные воспитатели» и за каждого из них готова «дать голову на отсечение». «У меня у самой есть дети и внуки — и я бы не задумываясь этим воспитателям их доверила», — говорит педагог.

Сергея Кокорина, который водил детей на озеро, она не знает, но подчеркивает, что именно руководство детского дома запретило ему еще в конце 2016 года общаться с детьми, «потому что не понравился». Также воспитательница говорит, что заявление в СК написала директор интерната. «Если мы тут все такие насильники, чуть ли не автобусами возили детей, почему родители к нам пошли? Они пришли договариваться! Только о чем — непонятно, они так ругались, что мы ничего не поняли».

Педагог говорит, что директор Любовь Останина ушла с должности, но по своей воле: «Она сказала: „Мне 60 лет, я не могу переносить всю эту грязь [в прессе]“». Четверо воспитателей временно отстранены от работы, но, по словам собеседницы «Медузы», за них «переживает весь коллектив».

Детям, рассказавшим про изнасилования, женщина не верит, считая, что те выдумали свои истории. «Во всем этом должен разбираться психиатр — большинство из них необучаемы, их вообще беспокоят только еда, туалет и сон». На вопрос, почему дети вспоминают похожие детали, она говорит: «И действительно — почему? Кто их надоумил говорить эти вещи? Кто с ними так играет?»

Звонит мобильный телефон: педагогу говорят, что в детдом едет министр социальных отношений Челябинской области Татьяна Никитина (это произошло 23 февраля, в нерабочий день). Воспитательница уходит на встречу. «Знаете, как нас дети зовут? — напоследок говорит она. — Мамами и папами. Мы с таким трудом создавали тут обстановку: ремонт, новые душевые, пятиразовое питание, спектакли с ними ставим. Только недавно дети для нас постановку сделали — „Алеша Попович и Тугарин Змей“, мы полтора часа сидели смеялись, так здорово было. И теперь это все разом смешали с грязью, с этой порнухой».

Из главного корпуса вышел мужчина и велел корреспонденту «Медузы» покинуть территорию детдома. Недовольная чем-то вахтерша заперла за журналистом бесполезные — в отсутствие забора — чугунные ворота.

Круговая порука

«В детдоме нам сказали, что дети им мстят, — говорит Анастасия. — Я их спросила за что. Они говорят: может, конфету не дали. Ексель-моксель, это ж сколько, *****, конфет вы недодали, что дети такое рассказывают?!»

Елена говорит, что в материале 74.ru описана лишь десятая часть того, что матери рассказали изданию. В тексте говорится в основном про Серегу, а насилие со стороны воспитателей упоминается без подробностей. Елена усмехается и отмечает, что по сравнению с воспитателями Серега — ангел. Из рассказов сына Анастасии следует, что сотрудница интерната принуждала детей к оральному сексу, урофагии, фистингу и копрофагии. «Когда нам говорят, что они у нас насмотрелись в интернете порнухи… В порнухе такого еще не придумали», — считает Анастасия.

В других историях детей фигурирует воспитатель. Елена пересказывает: «Мальчик приехал в детский дом, взял вещи, разложился. Вечером смотрели фильм, кажется — „Великолепный век“. Потом детей отправляют спать, она [воспитательница] ему говорит: „Посиди со мной“. Он остается, она давай его гладить, сняла с него штаны и начала [делать] ребенку оральные ласки. Потом говорит: „Я тебе сделала, теперь — ты мне“. На этом день закончился. На следующий день приходит ее муж. Он начинает насиловать ребенка, а та присоединяется. Это первый раз, когда они этого мальчика [изнасиловали]. Он рассказывал это следователям, нам рассказывал несколько раз. Все равно ведь думаешь: если врет, где-то проколется, ребенок же. А не прокалывается».

Другой ребенок, по словам Анастасии, говорил, что после поступления в детдом пошел с воспитательницей за постельным бельем в прачечную. Там она якобы велела ему раздеться; мальчик отказался, тогда она пригрозила, что его утопят в проруби.

По словам приемных матерей, все мальчики рассказывают об угрозах утопить их в озере; воспитатели Будковы, муж и жена, якобы объясняли детям, что они «дурачки» и их «все равно искать никто не будет»; чтобы воспитанники не проговорились, педагоги били их. Например, сына Анастасии избили за то, что он рассказал директору, как его насиловал Серега; после этого его заставили всю ночь провести под кроватью. Женщины говорят, что били детей «старшаки» — старшие дети. Также, по словам родительниц, воспитатели, занимаясь сексом при детях, учили их сексуальному насилию, говорили, что «с девочками дружить не надо, а надо насиловать мальчиков». После того как с изнасилованиями заканчивали взрослые, младших детей передавали старшим, и те тоже их насиловали. Младших детей, в свою очередь, водили к самым маленьким — шести-семилетним: таким образом создавалась круговая порука, которая гарантировала молчание всех ее участников.

Дети, по словам женщин, вспоминали и про изнасилование восьмилетней девочки: сначала ее ударили об пол в туалете, потом изнасиловал трудовик, затем «старшаки»; когда все закончилось, на полу осталось пятно крови «размером с тапок». Где сейчас эта девочка, матери не знают: ее взяли под опеку, и закон запрещает разглашать информацию о приемной семье. Но женщины уверены, что следователи могли бы найти усыновителей, однако почему-то не делают этого.

Сыновья готовы к побегу

22 февраля, за день до того, как министр социальных отношений Татьяна Никитина поехала в Лазурненский детдом, в ее ведомстве состоялось совещание о ситуации в интернате. Известно, что на нем присутствовала начальница отдела опеки Красноармейского муниципального района, «Медузе» это подтвердили в районной администрации. Кроме того, по словам источника «Медузы», знакомого с ситуацией, в тот день в министерстве якобы решили «развалить уголовное дело» о сексуальном насилии в детдоме. «Они договорились до 8 марта спустить на тормозах это дело, а родителей прессануть. Накопать что-нибудь на них и забрать [приемных] детей», — говорит источник.

«Видимо, потом хотят подтвердить детям диагноз и отправить их в дурку, — реагирует Анастасия на эту информацию. — Там им по вене что-нибудь пустят, и они уже будут не в состоянии что-либо внятно рассказывать. Нам останется потом только по Малахову (имеется в виду телеведущий Андрей Малахов — прим. „Медузы“) бегать, но мы все равно ничего не добьемся». Елена и Анастасия говорят, что несколько дней назад им звонили бывшие работодатели; они сказали, что региональные власти интересовались, насколько полно приемные матери отчитались по налогам.

Где сейчас находится Сергей Кокорин, неизвестно. Эксперт общероссийского «Движения за права человека», юрист Оксана Труфанова сказала «Медузе», что пыталась выяснить, в каком СИЗО он сидит, используя «и официальные, и неофициальные каналы». «В двух СИЗО мы его не нашли. Я не могу утверждать, но предполагаю, что он находится в челябинском СИЗО № 7 — раньше оно принадлежало ФСБ, сейчас тоже неофициально ею курируется. Там хорошие условия, туда помещают людей, которых надо спрятать — от ОНК [Общественной наблюдательной комиссии] и от общественности», — говорит Труфанова. Она считает, что дело Лазурненского детского дома уже не получится «совсем замять» — слишком большой общественный резонанс, но думает, что следствие ограничится обвинениями против Кокорина, которого сделают «козлом отпущения».

«Губернатор [Челябинской области Борис] Дубровский хочет досидеть до саммита ШОС [в 2020 году]. Министр, детский омбудсмен тоже не хотят терять свои места. Им не нужно, чтобы дело развивалось», — говорит Оксана Труфанова. Она обращает внимание, что провластные челябинские СМИ начали публиковать материалы, в которых дети изображены глубоко психически больными, а Кокорина выставляют жертвой оговора. «Обычно у нас на обвиненных в педофилии СМИ набрасываются, чуть ли не казнить их требуют, а здесь до того дошли, что покрывают педофила. Это уже совсем какое-то животное поведение», — отмечает Труфанова.

Губернатор Борис Дубровский 20 февраля, на следующий день после публикации в 74.ru, говорил, что к местным властям применят меры. «Лично для меня это — шок, вопиющий случай, потому что таким проявлениям просто не должно быть места на территории Челябинской области. Дети на Южном Урале должны чувствовать себя в полной безопасности — на улице, в общественных местах, в учебных заведениях, везде», — заявлял Дубровский.

25 февраля в Челябинск прилетели специалисты из аппарата федерального уполномоченного по правам детей Анны Кузнецовой: детский омбудсмен обещала направить проверку еще 19 февраля. Известно, что они встречались с родителями приемных детей. 25 февраля в министерстве социальных отношений прошла очередная закрытая встреча — что там было, пока не известно.

Что делать, если региональные власти решат отнять детей, Анастасия не знает. Она говорит, что ее сыновья готовы к побегу, если за ними придут из органов опеки.