истории

«Через полтора-два месяца Украина начнет масштабное контрнаступление. У украинского общества на это сильный запрос» Интервью главы CIT Руслана Левиева — об уголовном деле, прогнозах о ходе войны после захвата «Азовстали» и состоянии российской армии

Источник: Meduza

Conflict Intelligence Team — группа независимых расследователей, которая изучает передвижение военной техники во время вторжения России в Украину. С начала войны команда отслеживает, что происходит на фронте, и дает ежедневные сводки о ходе боев. В середине мая стало известно, что суд заочно арестовал основателя CIT Руслана Левиева — против него возбудили уголовное дело по статье «о фейках» о российской армии. «Медуза» поговорила с Левиевым об уголовном деле, ходе войны и прогнозах об исходе конфликта.

Уголовное дело

— Поговорим о вашем уголовном деле?

— Против нас возбудили [дело] по той же статье, по которой сейчас преследуют всех: создание «фейков» о российской армии, статья 207.3.

У меня вторая часть этой статьи — «распространение фейков организованной группой», она предусматривает до 10 лет лишения свободы. Суд арестовал меня заочно, а МВД объявило в розыск.

Они возбудили это дело давным-давно, еще в начале марта. А материалы проверки появились и того раньше. Стоило мне уехать из России (3 марта, — прим. «Медузы»), как на следующий день в квартиру, где я жил, пришли сотрудники ФСБ. Они искали меня по четырем адресам и предупредили мою девушку, что, если я вернусь, меня арестуют.

Это не первая попытка завести на меня уголовку. В 2013-м, когда я помогал бороться с блокировкой блога Навального, какие-то нашисты написали заяву, что я якобы запрограммировал вирус, который блокирует компьютеры пользователей и вымогает деньги на борьбу с цензурой.

В итоге меня вызывали на допрос в ГУЭБиПК, они же получали детализации моего «Яндекс.Кошелька» и моих разговоров по мобильному. Году в 2014-м примерно, когда мы отослали запрос в Минобороны с просьбой комментария по погибшим в Донбассе спецназовцам, меня вызвали в военную прокуратуру. Там сначала военный прокурор взял у меня объяснения по моей деятельности, а уже потом неофициально предупредил, что наша деятельность может в любой момент попасть под одну из статей УК.

Оба раза все обошлось, но [когда началась война] мы поняли, что есть команда сажать всех вне зависимости от размера аудитории [читателей, и решили покинуть Россию].

— Какие теперь у вас перспективы?

— Загадывать тяжело. Времена такие, когда все возможно. Прямо сейчас я в Европе, а Грузия [где я живу большую часть времени], скорее всего, не пойдет на взаимодействие с Россией — и меня не задержат.

Если меня объявят в розыск по линии Интерпола, я могу столкнуться с допросами в аэропортах, но думаю, что смогу эту ситуацию нормально разрулить. Если окажусь в юрисдикции российских правоохранительных органов, буду задержан и помещен в СИЗО.

Как война изменила CIT

— Как за три месяца изменилась работа вашей команды?

— Мы окончательно покинули Россию и закрыли наш офис. Наш сотрудник оставался в Киеве, ему пришлось оттуда бежать. Порой летучки прерывались его сообщениями о воздушной тревоге. Сейчас он вернулся [в Украину]. Мы снова на пике популярности и известности (впервые команда CIT стала широко известна в 2014 году, во время конфликта на юго-востоке Украины, — прим. «Медузы»). К нам вернулась аудитория.

Когда происходит менее интересная война, вроде сирийской, о нас знают только журналисты. Если сравнивать с декабрем — январем [2022 года], мы стали более загруженными и не успеваем ничего, кроме сводок. Мы сейчас не беремся за расследования. Если у нас есть какие-то зацепки, мы отдаем это коллегам из Bellingcat или The New York Times.

— Можете рассказать немного про ваши методы? Каким образом вы получаете информацию, как происходит ее проверка? Насколько ей можно доверять?

— Украина — регион, хорошо подходящий для подобных военных расследований, мы наблюдали это еще в 2014-м. Работать здесь проще, чем в той же Сирии, где не настолько технически развитое общество, мало у кого есть смартфоны, никто не сидит во «ВКонтакте» и нет никакого тиктока. Поэтому намного сложнее найти фотографии и видеозаписи и очень сложно что-то верифицировать.

В Украине интернет есть везде. Поэтому за всеми боевыми действиями мы наблюдаем чуть ли не в прямом эфире. Если колонна бронетехники куда-то выдвигается, то сразу попадает на видео в каком-то населенном пункте. Потом местный житель из другого поселка или города публикует видео с той же колонной. А затем мы видим эту же технику и, например, ее уничтожение в бою на третьем видео. Остается только синхронизировать между собой видео, разложить их по хронологии и геолокации и верифицировать информацию.

Поток этих данных сейчас просто бешеный. Мы не справляемся, даже несмотря на то, что привлекли волонтеров. С нами связались радиолюбители, которые прослушивают переговоры российских военных, нам пишут друзья и родственники бойцов, сами солдаты, местные жители. Мы используем и спутниковые снимки. Немного утрируя, скажу, что мы видим все так, как если бы на каждом танке стояла веб-камера.

Семь дней в неделю у нас проходит летучка всей команды. Иногда на ней присутствуют наши знакомые военные. Все высказывают свое мнение, анализ. Мы спорим, иногда очень эмоционально. Проверяем друг друга и пытаемся аргументированно доказать свою позицию, чтобы прийти к единому мнению, поэтому летучки могут занимать два с половиной — три часа. Из наших обсуждений собирается очередная сводка, которая затем появляется на канале журналиста Майкла Наки.

Сводка с фронта

— Что сейчас происходит на войне? 

— Операция перешла к формату локальных боев. Российская армия в очередной раз пытается создать окружение в Донбассе. В разные периоды этой войны российские войска пытались сделать разного размера «клещи». Но ни одного реального случая успеха я не знаю, разве что «Азовсталь», которую с натяжкой можно назвать окружением. Каждый раз их планы проваливались.

Сейчас они делают прорыв в Попасной, пытаются замкнуть кольцо. Все идет к затягиванию процесса. Мобилизацию проводить не хотят. Видимо, поэтому говорят о законе, который позволяет подписать контракт, даже если тебе больше 40 лет. Но без мобилизации они ничего не изменят.

— Что изменит мобилизация и может ли она кардинально повлиять на ход войны?

— Зависит от того, сколько людей мобилизуют, будут ли их обучать и какое вооружение им выдадут. В начале февраля мы ожидали, что для России все будет гораздо успешнее, но из-за плохого командования и отсутствия выучки все развалилось.

Если делать мобилизацию правильно, она может помочь выйти на административные границы Донецкой и Луганской областей и захватить их. Если делать неправильно, ничего не изменится и все будет так же, как и сейчас. Если не дать хотя бы месяц-два на подготовку, толку от мобилизованных будет мало.

— А может ли идти речь о возврате к первоначальному плану с захватом Киева?

— Сейчас уже можно окончательно утверждать, что даже с мобилизацией это невозможно. Слишком мало ресурсов. Самые боеспособные подразделения сильно потрепаны, есть потери в технике, становится меньше танков. Ракеты уже практически закончились, тех же «Искандеров» в последнее время мы вообще не видим.

В Украине, напротив, вооружение все круче и круче, появляется все больше солдат. Чем позже мобилизация будет объявлена, тем меньший эффект она даст. Счет идет буквально на дни.

— Как вы считаете, российское правительство пойдет на такие меры?

— Сложно залезть в голову Путину. Будут серьезные политические риски. Готовы ли в Кремле на них пойти, зависит от одного человека.

— Каковы ваши прогнозы на ближайшее время?

— Будут продолжаться бои в Донбассе. Если мобилизации не будет, все будет сводиться к позиционным боям. Будут попытки провести штурмовые операции, чтобы постепенно окружить тот или иной город. Скорее всего, сейчас будут проводить показательные судебные процессы над пленными азовцами и украинскими морпехами, которые были на «Азовстали».

А примерно через полтора-два месяца украинская сторона начнет масштабное контрнаступление. Запрос на это в обществе очень силен. Украинские генералы и сам Зеленский в этом плане к обществу прислушиваются. Ресурсы для этого есть. Военное положение в Украине введено. Новая техника у них уже появляется. Через полтора-два месяца мы увидим перелом ситуации не в пользу России. Скорее всего, они начнут с Донбасса и будут пытаться отрезать пути снабжения российской армии.

Состояние российской армии

— Сколько всего российских войск в Украине?

— Западные разведки говорят, что порядка 105 батальонно-тактических групп, то есть где-то 80 тысяч человек.

— Изначально речь шла о 200 тысячах. Куда делись еще 120?

— Двести тысяч было вместе с сепаратистами (бойцами самопровозглашенных ДНР и ЛНР, — прим. «Медузы»), морпехами и десантниками. Часть ушла на ротацию, часть отдыхает, часть потеряна. Потери — это не только убитые. Есть еще раненые, пленные, пропавшие без вести. Они ведь тоже не в строю.

— По последним данным, какие потери у российской армии?

— Мы с командой давно не обсуждали эту тему, но в последний раз насчитывали пять тысяч российских военных и две тысячи сепаратистов. Итого семь тысяч.

— Есть ли понимание, какое соотношение российских военных? Сколько там контрактников, срочников?

— Количество срочников сильно уменьшилось по сравнению с тем, что было в начале, но мы по-прежнему на них натыкаемся. Например, человек был призван осенью 2021 года, но потом оказывается, что он сам подписал контракт или его заставили.

— В начале войны вы неоднократно говорили, что у российской армии плохо обстоят дела с радиоэлектронной борьбой, военные общаются чуть ли не по открытым каналам связи. Изменилось ли что-то за это время?

— Нет. Все те же проблемы остались. Много неработоспособной техники, по-прежнему используют открытые гражданские частоты и китайские рации, которые не шифруют связь.

— Какое сейчас соотношение по технике у сторон?

— Об этом крайне сложно говорить. Мы хорошо понимаем, что происходит с российской армией, а вот Украина старается пресекать любую информацию о том, какое оружие приехало, а какое уже применялось. Им это удается: выучка в армии лучше, есть мотивация, сама армия и территория, которую она занимает, — меньше. Значит, контролировать ее проще, а еще они серьезнее подходят к делу: действительно есть цель не допустить утечек информации. Если мы узнаем о чем-то новом, это чаще всего происходит случайно. Поэтому понять, что сейчас происходит у украинцев, довольно сложно.

— А что с личным составом? Чувствуется ли какое-то изменение в настрое среди российских солдат?

— Становится все больше отказников, [тех солдат] которые отказываются ехать на линию фронта или даже на границу. В разных частях, по разным оценкам, их от 30 до 40%. Их реальное количество скрывают от начальства, поэтому вышестоящие командиры не знают действительное количество войск, находящихся на границе. 

— То есть солдаты в момент отправки на фронт отказываются выполнять приказ?

— Да, все верно.

— И что с ними происходит дальше?

— Они живут в отдельных блоках, и их просто нагружают хозяйственной работой: рыть окопы, таскать технику и боеприпасы, обслуживать хозяйственные нужды. На них постоянно давят психологически. Каждый день начинается с построения, где говорят, что они бросают своих сослуживцев, братьев, которые за них погибают.