истории

«Никто не верил, что это всерьез» Как присоединяли Крым: весна 2014-го глазами Москвы, Киева и Севастополя

Источник: Meduza

21 марта 2014 года Владимир Путин подписал закон, формально закрепивший вход Крыма в состав России. На то, чтобы присоединить новую территорию, Кремлю и пророссийским силам в Крыму понадобилось меньше месяца. Ни Украина, ни большинство стран мира это присоединение по-прежнему не признают и считают аннексией. «Медуза» поговорила более чем с двумя десятками участников событий в самом Крыму и по обе стороны российско-украинской границы — и составила устную хронику того, как Крым становился частью России и как в это время чувствовали себя те, кто собственными руками творил историю.

21 февраля. Президент Украины Виктор Янукович подписывает соглашение об урегулировании кризиса с представителями оппозиции и в тот же день покидает Киев. «Евромайдан» побеждает.

Олег Зубков

Февраль-2014: директор ялтинского зоопарка «Сказка» и парка львов «Тайган»

Март-2017: продолжает руководить обоими предприятиями

В январе 2014 года я был проездом в Киеве и сходил на Майдан. И видел это все воочию — клетку с Януковичем на золотом унитазе и остальное. Мне было противно, хоть я и никогда не голосовал за Януковича. Его избрали, терпите, есть же какие-то правила.

А действовать мы стали, когда пошли сигналы, что можно от этого всего отделиться, — и Россия протянула руку помощи. Страха не было.

Рефат Чубаров

Февраль-2014: председатель Меджлиса крымско-татарского народа

Март-2017: депутат Верховной рады Украины; объявлен Россией в международный розыск

За несколько недель до прямого вторжения у нас было ощущение опасности, и эта опасность была связана с Москвой. Одной из причин опасности были участившиеся контакты между руководством [Верховного совета] и московскими политиками. [Спикер Верховного совета Владимир] Константинов заявлял, что в случае прихода к власти сил в Киеве, которые не будут приняты Крымом, Крым не исключает обращения за помощью к Москве; я публично осудил это выступление. Но, честно говоря, никто не думал о том, что Москва может совершить прямое вторжение. Если бы мне кто-то сказал до 27 февраля, то я бы просто не поверил.

Ремзи Ильясов

Февраль-2014: депутат Верховного совета Крыма

Март-2017: вице-спикер Госсовета Крыма, глава движения «Къырым»

Крымские татары на второй Майдан смотрели с осторожностью, потому что ничего из того, что наобещали в их отношении на Майдане первом, сделано не было. Я тогда был в [крымском] парламенте, работал простым депутатом и был членом меджлиса. Информация была противоречивая, я спорил с [председателем меджлиса Рефатом] Чубаровым о методах работы. [От Чубарова к лидеру пророссийских сил Сергею Аксенову] шли постоянные угрозы и шантаж: если вы через 10 дней не сделаете чего-то, мы сделаем то-то. Если ты ведешь себя по-военному, то и с тобой будут так себя вести.

Артем «Самвел» Мартоян

Февраль-2014: предприниматель, владелец симферопольского ресторана «Фортуна»

Март-2017: председатель Союза ветеранов ополчения Крыма, председатель национальной армянской культурной автономии Симферополя и Симферопольского района

Как-то вечером, числа 15 февраля, еду я мимо площади Ленина [в Симферополе]. Вижу — собрались 10–12 пожилых людей, орут. Что такое? Они говорят: меджлисовцы собрались повалить памятник Ленину. Меня это задело. Проснулось чувство долга перед предками. Вообще-то Ленин для армянского народа был враг, потому что в 1921 году он территорию Армении сдал Турции. Но мой дед был коммунистом, отец уважал Ленина тоже.

Позвонил друзьям — половина отсюда [из Симферополя], половина из Ялты и из Феодосии, — говорю: приезжайте. Приехали человек 35: у кого-то было оружие в машине, биты, дубинки. Поставили две палатки и начали записывать добровольцев, которые будут защищать Ленина. Одна группа — те, кто готов был оставаться; вторая — те, кто оставлял свои координаты и готов был прийти в случае обострения.

Михаил Чалый

Февраль-2014: заместитель генерального директора «Таврида Электрик» Алексея Чалого (родного брата Михаила)

Март-2017: депутат Законодательного собрания Севастополя

Многие годы я помогал не рассевастополить Севастополь. Был руководителем проекта по восстановлению памятника инкерманскому сражению, отвечал за строительство музея 35-й батареи. Когда начались события на Майдане, Севастополь сжался, как пружина, ожидалось, что Янукович переборет их всех. Но 22 февраля все рухнуло окончательно: Верховный совет Крыма присягнул новому правительству, да и руководители Донбасса тоже.

Еще в январе я начал создавать боевой десяток. Севастопольцы группировались в команды. Одна из самых массовых команд была у Гены Басова из «Русского блока». Он сейчас, правда, сидит по другому делу, но тогда он был полезен. У нас был отряд самообороны высокой категории. Мы изучали опыт Бишкека, когда имели место быть беспорядки с грабежами. Тогда пришло понимание, что зарядить ружье, спустить собаку и спрятаться в доме — это просто сложный способ суицида, не более того. А если объединиться, то так навалять можно, что мало не покажется. У меня был боевой десяток высшей категории — со своими средствами оповещения, с контактами с МВД. Группы создавались сами, никто нас не организовывал — мы были, по сути, неглупые люди, имеющие отношение к военному делу.

22–24 февраля. Владимир Путин отдает негласное распоряжение начать подготовку к присоединению Крыма. Перед зданием Верховного совета Крыма в Симферополе проходит митинг пророссийских организаций. В результате аналогичного митинга в Севастополе власть в городе переходит к предпринимателю Алексею Чалому.

Виктор Сажин

Февраль-2014: глава керченского отделения «Русского единства», директор базы отдыха «Свет маяка»

Март-2017: предприниматель, владелец турфирмы «Рус-Крым-Тур»

Были товарищи с [российской] стороны, которые все координировали. 22 февраля кто-то связался с нашим общим знакомым; мы встретились на набережной. Один представился Сергеем, другой Андреем, но не уверен, что это их настоящие имена. Они попросили помощи, чтобы скоординировать действия. Мол, знаем, что вы пророссийские активисты, знаем, вы что-то готовите. Мы с той стороны, с материка, помощь уже близко. Никто не понимал, что за помощь. Вовсю шли Олимпийские игры, Путин ясно выразился, что других дел нет.

22 февраля на площади в Керчи собрались на митинг представители партии Тягнибока. Тогда милиция просто не дала их порвать нашим людям — мы их яичками закидали. Нервишки у всех тогда шалили изрядно.

Андрей Виноградов

Февраль-2014: заведующий складом на пивоваренном заводе «Крым»

Март-2017: безработный

Началось все с гибели трех парней из «Беркута» на Майдане. Как сейчас помню: их привезли в Крым и торжественно похоронили при всем параде, причем [сделали это] российские военные, Черноморский флот, который не имел к «Беркуту» отношения. (Похороны состоялись 22 февраля; участие в них администрации Черноморского флота не подтверждается — прим. «Медузы».) Так что было видно, что Россия не стоит в стороне.

После массового расстрела на Майдане пошли слухи, что украинский «Правый сектор» (организация признана в России экстремистской и запрещена — прим. «Медузы») будет сносить всю власть в Крыму и что будут рейдерские захваты заводов. Поэтому на всех крупных предприятиях создавалась своя самооборона. Я тогда работал заведующим складом на пивзаводе «Крым» — и мы человек тридцать организовали. Все воспринимали события в Киеве как полный бардак, а бардака здесь боялись.

Андрей Сенченко

Февраль-2014: народный депутат Украины от партии «Батькивщина», глава отделения партии в Крыму

Март-2017: народный депутат Украины от партии «Батькивщина»

События в Крыму мы отсчитываем с 23 февраля, когда на площади Нахимова [в Севастополе] собрали большой митинг. Как рассказывали мне мои знакомые из Севастополя, туда согнали переодетых черноморских срочников, для массовки. Запустили сценарий избрания народного мэра. В это время в Киеве каждый день убивали людей, и всем точно было не до Севастополя.

Валерий Володин

Февраль-2014: директор музейного историко-мемориального комплекса «35-я береговая батарея»

Март-2017: продолжает руководить музеем

Так получилось, что я формально выступил организатором того митинга, на котором Чалый стал народным губернатором. Чалый — генеральный директор промышленной группы, объединяющей более десятка предприятий. И при этом мощный аналитик и не менее мощный патриот. Он создал телеканал «Независимое телевидение Севастополя», организовал основной информационный портал «Форпост». Спонсировал выпуск цикла учебников по севастополеведению для школьников, которые писала преподаватель Алтабаева. Построил музей, которым я руковожу.

В ноябре Чалый подписал «письмо 69» [против евроинтеграции]. В январе создал общественную организацию «Республика» — чтобы препятствовать на улицах Севастополя появлению фашистской символики. А 21 февраля ко мне заходит Горелов, один из сотрудников [компании Чалого] «Таврида электрик», начальник конструкторского бюро. Говорит, серьезный вопрос — необходимо от вашей общественной организации подать заявку на митинг. Долго не объяснял, просто сказал: Алексей Михайлович попросил.

Мы написали обращение на имя руководства Ленинского района, Горелов повез эту заявку в районное управление. Там была напряженная обстановка, нужна была срочная виза руководства района. Замначальника милиции увидел заявку и занервничал: «Пять-восемь тысяч человек?! Мы не сможем обеспечить порядок!» Переделали на две тысячи.

Руководитель работающей с «Тавридой» юридической конторы Александр Кулагин организовал создание счетов для помощи Севастополю, их принимала наш бухгалтер. Мои экскурсоводы сидели в соцсетях и расклеивали листовки, собирали людей на митинг. В итоге туда пришло до 35 тысяч человек.

Екатерина Алтабаева

Февраль-2014: старший преподаватель кафедры истории в Севастопольском городском гуманитарном университете

Март-2017: председатель Законодательного собрания Севастополя

До 23 февраля в Крыму вообще не было активных действий широких народных масс. Перед митингом Алексей Михайлович [Чалый] мне не звонил — хоть я и знакома с ним с 1995 года, о митинге я узнала из новостей и пошла туда с друзьями, стояла, как и все, в толпе. Честно говоря, сколько я здесь живу, никогда такого стечения народа не видела. И никем это не было инициировано, кроме самих севастопольцев.

Было принято решение, что создается координационный совет [по организации Севастопольского городского управления], а избранным народным мэром становится Чалый. Я понимала, что он человек очень системный и последовательный. До этого он ни с кем не разговаривал и не знал о том, что Россией будет принято политическое решение.

Первые дни я очень серьезно боялась. Ночью просыпалась и слушала — идет какая-нибудь техника или нет? Черноморский флот поначалу вообще не вмешивался в события. Первые дни его нигде не было. Такая позиция была взвешенная — невмешательства.

Михаил Чалый

Перед митингом мы делали древки, закупали флаги, подтягивали людей. Самое главное — Севастополь был морально готов, семена упали на благодатную почву. Людей мы собрали с помощью всего двух наших ресурсов, телеканала НТС и издания «Форпост», плюс обзвоны, листовки. Пришло 30 тысяч человек — никогда еще столько не было.

Все решения принимались прямо в день митинга. Вначале мы хотели примкнуть к Юго-Востоку Украины. Но утром 23 февраля ситуация радикально изменилась. Юго-Восток прекратил сопротивление — мы надеялись на то, что Янукович не сдастся и даст отпор правым силам оттуда. Там не было выбрано никакого координационного совета, примыкать стало не к кому. Если бы Янукович остался в Харькове или Донецке, консолидировал там людей, было бы другое дело.

Шансов было очень мало. После митинга, когда брата избрали председателем координационного совета, надо было созвать пленарное заседание [Горсовета Севастополя], чтобы это законодательно утвердить. Депутаты пытались сбежать, мы их ловили и запихивали обратно [в здание].

Нам повезло, что государственная машина была медлительная. Попытка ареста [Алексея Чалого] была организована топорно. К нам поступила информация, что в правительство заходят вооруженные люди. Их вызвал [первый заместитель председателя горадминистрации Севастополя Федор] Рубанов — это он сейчас пророссийский, а тогда дал команду. Мы вышли из здания через черный ход, хотели зайти в Дом Москвы напротив, но нам не открыли двери, и мы нырнули в другое здание в том же квартале. Когда люди узнали, что планируется арест, у здания правительства собралась большая толпа народу, которая блокировала администрацию и площадь. После этого нам сказали, что можно спокойно заходить. Алексей Михайлович [Чалый] Рубанова чуть не прибил тогда.

В эти дни не было зафиксировано ни одного преступления, хотя милиция вообще не работала. Потому что все эти воры и сутенеры были на баррикадах. Как говорится, пришел фашизм — было чем заняться. Было роздано несколько тысяч единиц боевого оружия. И ни одной небоевой потери! Более того, все оружие потом сдали.

Олег Махонин

Февраль-2014: предприниматель, производитель сувениров

Март-2017: председатель Ассоциации самообороны Севастополя

24 февраля я выписался из больницы и заехал на площадь перед правительством Севастополя, где за день до этого проходил митинг. Увидел там совсем мало людей — 10–15 человек. Увидел Чалого, который вышел из здания. Прошел слух, что Рубанов его не пустил, выгнал. Созвали людей, опять собралась полная площадь — и [Чалого] вернули.

Допускаю, что, если бы Киев жестче начал действовать, могло бы быть все не так однозначно. Изначально народ не выходил за Россию. Изначально не верили, что такое может произойти — чтобы государство поменялось.

Виктор Сажин

23-го числа была точка невозврата. Народ собрался у мэрии; прямо на площади Ленина [в Керчи] выкрикнули, что отделяемся, а я сорвал украинский флаг. Мэр [Керчи Олег Осадчий] боролся за него, как мог. Вечером после этого митинга нас мурыжили до двух часов ночи в полиции и СБУ. В принципе, никто не знал, что меня на допрос вызвали, — потерять меня было бы очень просто, — но полиция была деморализована. А дальше все начало нарастать, как снежный ком.

Рефат Чубаров

28 января у нас был митинг в поддержку «Евромайдана», и мы объявили, что 23 февраля по традиции соберемся у тюрьмы в Севастополе и на центральной площади Симферополя на митинге памяти [убитого в 1918 году крымского общественного деятеля и политика] Номана Челебиджихана. Мы связали две темы и выступили с тем, что Крым наконец может избавиться от доминирования одной политической силы. Мы призвали распустить Верховный совет как центр сепаратизма и провести выборы в Крыму. В Севастополе в этот день же проходило народное вече. Их представители приходили и к митингу возле тюрьмы, но удалось избежать противостояния.

Перед митингом [в Симферополе] ко мне пришла группа молодежи — там были крымские татары, русские националисты и украинские националисты. Они хотели в ходе митинга свалить памятник Ленину. Они очень этим горели — подготовили КамАЗ, тросы. Я попытался им объяснить, что это приведет к тому, что никто не услышит о проблемах крымчан, все внимание будет направлено на памятник. В итоге мы это требование вставили в резолюцию вместе с требованием распустить Верховный совет Крыма. И это сработало: на следующий день, 24 февраля, некоторые главы администраций докладывали, как они избавятся от памятника. Звонили и от мэра Симферополя Агеева.

[Наш] митинг 23 февраля всей Украиной воспринимался как акт сдачи [Партией регионов] своих позиций в Крыму. 23 февраля практически все их функционеры ходили тише воды ниже травы и были готовы ко всем изменениям. Я вас уверяю, никто не замышлял каких-то переворотов до момента, когда они увидели экипированных русских.

Олег Климчук

Февраль-2014: помощник главы Налоговой службы Украины по Республике Крым

Март-2017: член партии ЛДПР, безработный, председатель общественной организации «Русский Крым»

С 23 февраля мы начали формировать ополчение. В тот день радикалы с представителями «Правого сектора» собрались в Симферополе; чем это дальше могло закончиться, было непонятно. Я стал звонить общественным организациям, которые стояли на защите прав русскоязычного населения, был такой подъем гражданской активности.

Вадим Колесниченко

Февраль-2014: народный депутат Украины от Партии регионов

Март-2017: генеральный секретарь Крымского футбольного союза

Первые дни, особенно когда Севастополь объявил о начале самообороны, были, конечно, трагичными. Я понимал, что о чем-то разговаривать с фашистами нет смысла. А у людей были только охотничьи ружья. Беркутовцы наши ушли на Перекоп.

Были сложные переговоры с командирами военных частей. Меня многие знали, я со многими говорил. На самом деле никто не собирался стрелять. Подавляющее большинство солдат осталось здесь. Они понимали, что, если ситуация не изменится, все пойдут под уголовную статью. Нужно было помогать людям сохранить лицо. Революция революцией, а жизнь продолжается.

В Севастополе не стреляли, город был монолитен. Когда 25 февраля появились «зеленые человечки», произошло облегчение. Пришло понимание, что если будут сложности, то нас поддержат и помогут. А первую неделю мы вооруженных людей в Севастополе вообще не видели. Люди сами вооружались, покупали охотничье оружие. Все понимали, что может быть мясорубка и назад дороги нет.

Андрей Сенченко

На мой взгляд, было три дня, с 23 по 26 февраля, когда можно было сменить гражданскую власть в Крыму — премьера и спикера. Крымские депутаты в большинстве своем были на это готовы и мелко торговались за места, как обычно делают местечковые депутаты. Но потом появились автоматы и пулеметы — и, понятно, их решимость пропала.

26–27 февраля. У здания Верховного совета Крыма в Симферополе одновременно проходят митинги меджлиса в поддержку «Евромайдана» и митинг «Русской общины Крыма»; в результате столкновений между их участниками погибает два человека. В Крым начинают входить российские войска в форме без опознавательных знаков и занимать стратегические объекты, над которыми поднимаются флаги России. Верховный совет назначает лидера «Русского единства» Сергея Аксенова главой правительства Крыма.

Екатерина Алтабаева

Что Россия с нами, мне стало понятно 26 февраля — тогда я получила информацию, что Москва приняла решение. Это была радость, сигнал, что у нас все будет хорошо.

Однако были серьезные силы противодействия — в том числе в правоохранительных органах. Депутаты городского совета нелегко принимали решения. Информацию мы получали чаще всего через «Независимое телевидение Севастополя». Поскольку это негосударственное СМИ, они объективно отражали, что происходит (НТС принадлежит Алексею Чалому — прим. «Медузы»).

В эти дни я делала свое дело, работала преподавателем, а в свободное время ходила к администрации. Все ждали референдум. Я добиралась обычно на маршрутках, троллейбусах, и бабушки там сидели и говорили: «Скорей бы уж все решилось, нет сил ждать! А то не дай бог, Украина провокацию какую устроит».

Владимир Лазарев

Февраль-2014: член партии «Союз», депутат районного собрания

Март-2017: пенсионер

26-го числа я стоял с мегафоном на площади [у Верховного совета], вокруг меня были меджлисовцы, и все пять часов я орал про Россию. Гранаты летали шумовые, газ, удары сыпались один за другим — мы-то пришли с флагами на удочках, а те — с деревянными. Потом я в соседнем здании спрятал мегафон, смотрю — уже носят людей. С нашей стороны тысяч пятнадцать было, я бегал и подгонял людей, чтобы подходили ближе. И мы их начали немножко вытеснять. А потом смотрим — их женщины стали уходить, остаются одни мужики, и у них команда давить нас. Люди через клумбы стали падать, многим поломали ребра, двоих задавили. Я в фонтан успел запрыгнуть. В итоге Чубаров испугался — и дал команду расходиться. Дурачок! Если бы он сказал стоять, то еще неизвестно, зашли бы «вежливые люди» или нет.

Шок был утром 27-го, когда я проснулся после этой бойни, а мне звонят и говорят — флаги [России] в Верховном совете и кабинете министров. Непередаваемый эффект. Никто не понимал, что произошло. Но [все] понимали, что пришли наши. Была уверенность, что нас не бросят и все будет хорошо.

Ремзи Ильясов

26 февраля, когда я узнал, что у меджлиса [как и у пророссийских сил, тоже собирается] митинг, как и у здания Верховного совета, я категорически возразил [против его проведения]. Я говорил Чубарову: что же ты делаешь, там собирается митинг «Русского единства», ты понимаешь, что может там быть? На это он ответил: мол, пусть выстроят разделительную линию и обеспечивают порядок, их проблемы. Да кто милиции сегодня боится? Тогда уже никто не боялся.

Я присутствовал на митинге, но не был активным. Я видел людей разных и молодых, которые себя называют «Правый сектор», в том числе. В какой-то момент милиция взяла и строем ушла. И сразу пошли столкновения. Как выяснилось впоследствии, двое погибли. Я был в Фергане при столкновениях турок-месхетинцев и узбеков и знаю оттуда: когда идет толпа, ею уже невозможно управлять.

Юрий Гемпель

Февраль-2014: предприниматель, председатель республиканского общества немцев Крыма «Видергебурт»

Март-2017: заместитель председателя Комитета по межнациональным отношениям Госсовета Крыма

26 февраля мы стояли у [здания] парламента на расстоянии вытянутой руки от [лидера пророссийских сил в Верховном совете Сергея] Аксенова. Потом вытаскивали раненых. Промывали глаза бойцу самообороны, которому их залили газом. Вперед сказали никому не ходить: там были ножи. Когда ряды милиции развернулись и вышли, вообще трудно было ощутить свое состояние — все было в секундах от чего-то страшного. Важно было не допустить открытой драки.

Сергей Багаев

Февраль-2014: проректор по воспитательной работе Крымского университета культуры, искусства и туризма, руководитель крымского отделения Евразийского движения

Март-2017: вице-президент благотворительного фонда «Сила мысли»

Я приехал на митинг у Верховного совета с огромной табличкой на русском и на крымско-татарском «Крым выбирает мир». Ходил там по периметру, беседовал с крымскими татарами и подходил к очень агрессивным людям с украинскими флагами. И с той и с другой стороны я получал поначалу поддержку. И тут в нас кинули пластиковой бутылкой с водой. Бутылку кинули обратно — и пошел процесс. Сзади меня друзья выводили девчонок, образовали коридор, началась давка. Получилось, что я с незнакомыми людьми остался с крымскими татарами. Нас взяли в кольцо. Меня окружили, сделали пару ударов, забрали и выкинули табличку, потом собрали оставшиеся от наших флаги, ленточки, мой плакат — и начали жечь. При попытке потушить костер я сразу получил удар. Начал уходить, но меня не выпускало украинское телевидение, заставляли говорить, что милиция не с народом и вся куплена; что творится беспредел и милиция перешла на сторону России. Выручил знакомый крымский татарин, который меня вытащил оттуда.

Вечером мы [с единомышленниками] встретились, скоординировались — и было принято решение переходить в другой формат. Мы не были готовы к таким событиям. Я посмотрел и понял, что мой плакат особенно не работает. В центре стояла палатка «запись в ополчение» — мы подошли и записались. Так я попал в тринадцатую роту.

Рефат Чубаров

Когда мне вечером 24 февраля стало известно, что Верховный совет планирует внеочередную сессию, чтобы отправить в отставку правительство во главе с Анатолием Могилевым, я предложил перенести ее на несколько дней, чтобы, как того требует Конституция Украины, согласовать отставку с президентом, съездить для этого в Киев. Константинов ответил, что ехать в Киев опасается; сессию в итоге не отложили. [На том заседании] в Верховном совете было много ранее неизвестных мне людей — потом я осознал, что, скорее всего, это были эфэсбэшники.

Тогда мы объявили на 26 февраля митинг в поддержку территориальной целостности Украины. Мне стало известно, что тогда же планирует митинг и Аксенов. Я позвонил ему — он сказал, что они собираются к двум часам дня, а наш митинг начинался в 10 утра. Понимая, что стояния на одной площади не избежать, мы выделили человека, чтобы разделять людей. До обеда сторонников «Русского единства» было всего несколько тысяч человек. Но после обеда стало прибывать подкрепление из Севастополя — колонны автобусов. Когда начались стычки, я сказал Аксенову, что его люди их провоцируют, он ответил, что это севастопольцы, которых он контролировать не может.

Никто не ставил целью взять Верховный совет. Но раздражение тем, что тупо настаивают на проведении сессии, выплеснулось в это. Митинг разошелся, как только было принято решение, что сессии не будет из-за отсутствия кворума. Вообще, Константинов — очень осторожный человек, но тогда он стоял на проведении заседания до последнего. В какой-то момент я осознал, что это уже не его решение, — когда увидел, как в его кабинет заглянул крепко сбитый мужичок средних лет в серой одежде и, увидев меня, аккуратно закрыл дверь. Я понял, что эти люди уже имеют больше власти над Константиновым, чем страх перед митингующими.

26 февраля вечером мы действительно пребывали в эйфории. Мы исходили из того, что защитили себя, Крым, Украину, что попытка путча пресечена, — и дали команду всем разойтись по домам, исходя из того, что за безопасность отвечают те же структуры, которые обычно. Уже сильно потом в судебных материалах я прочитал показания одного из милиционеров, рассказавшего, что вечером усиленная охрана Верховного совета была переведена в обычный режим. Это значит, что уже тогда были задействованы рычаги через предателей в главном управлении милиции Крыма.

27 февраля в 4:40 утра мне позвонил начальник СБУ Крыма Геннадий Калачев и рассказал, что в Верховный совет и Совет министров ворвались вооруженные люди и прогнали охрану. Предупредил: если будете собирать людей, знайте, у них оружие, много оружия. Еще через полчаса позвонил Аксенов и спросил: не знаешь, кто это захватил парламент и Госсовет? Мне показалось, что он спрашивал искренне, что он не знал, что это русские.

С утра я провел импровизированную пресс-конференцию и сказал, что по городам и улицам Крыма разгуливают российские солдаты и что это чревато. Я уже понимал, что Россия вторгается в Крым. Меня как председателя меджлиса больше всего заботило то, как обеспечить безопасность и избежать кровопролития. В некоторых районах на домах крымских татар стали рисовать мелом кресты. Мы организовали с самых первых дней во всех местах компактного поселения крымских татар молодежные отряды, которые днем и ночью наблюдали и объезжали эти поселки. Где-то это помогло избежать провокаций.

Олег Климчук

26 февраля в пол-одиннадцатого утра татар [на митинге у Верховного совета] было реально больше [чем сторонников России]. Под конец они вошли в здание. Нас было человек 15, когда под вечер они прорывались в здание Госсовета в последний раз. Они обливали нас газом, и против газа было тяжело устоять, нам пришлось даже выбивать дверь в здание Госсовета и укрываться в здании — оттуда нас выпустила милиция через задний выход. Радикалы прорвались в здание, но остановились, потому что не знали, что им делать дальше.

История моей роты начинается с утра 27 февраля. Мы поставили палатки, записалось человек 150. Все сначала такие герои, но из этих 150 приходит десять, а как только эти десять увидят, что на них направлен автомат, остается два-три человека.

Вечером моей роте поручили охрану прокуратуры Крыма. Задача была, чтоб никто из проукраинских прокуроров не зашел и не вынес компьютеры и документы. Они пытались прорываться. Однажды на пересменке, когда нас было человек десять, пришел начальник прокуратуры с милицией и прокурорами, человек 50–60. Было силовое противостояние, ребятам порвали куртки, но мы их потом оттуда все же выгнали, позвав подкрепление.

Если бы нас расстреляли, через несколько минут появились бы «зеленые человечки». Не было в голове, что кто-то может открыть огонь, потому что мы не были вооружены. Первые дни мы были полностью по гражданке, кто в чем. У меня было разрешение от Украины на травматическое оружие — я с ним и был.

Валерий Володин

До 26-го числа мы не знали, как Москва отреагирует. Было решено Чалого назначить главой координационного совета и провести это решение через законодательное собрание, чтобы потом [официальный мэр Севастополя Владимир] Яцуба часть своих функций делегировал народному мэру. Митинг не должен был заканчиваться, пресс должен был быть в центре города. Предполагалось, что силовые органы заставят отключить питание на сцене, но наш товарищ Виктор Посметный, юрист УВД республики, порешал эти вопросы.

Михаил Чалый решал все вопросы с силовиками. Алексей Чалый финансировал строительство блокпостов. При этом у него не было в подчинении никого из исполнительной власти. Он не мог управлять, мог только взаимодействовать. В городе прекратилось любое перечисление средств. Чалый выделил 120 миллионов гривен (примерно 420 миллионов рублей по курсу февраля 2014 года — прим. «Медузы») от «Тавриды Электрик» для закупки хотя бы инсулина.

Спокойствие наступило после 27–28 февраля, когда Россия пришла в виде «вежливых людей» и Черноморский флот получил команду заблокировать все военные городки. [Тогда] мы поняли, что это уже государственное решение. До этого состояние было очень нервное и неуверенное.

Виктор Сажин

26 февраля мне позвонили те же ребята [«с материка», с которыми мы встречались за несколько дней до того] и сказали: мол, так и так, надо разместить казаков.

— Куда же их разместить? Домой [к себе], что ли? А сколько их будет?

— В районе четырехсот, но сначала около двухсот. Приедут завтра.

Через час перезванивают — говорят, что казаки будут уже через пару часов. Единственное, где мы смогли их разместить, — в церкви. Церковь была после ремонта, батюшка предложил им спать на полу. Прибежал, открыл, поселили казаков, а наутро они стартанули дальше — на Армянск. Дальше пошли другие, для них мы уже смогли открыть базу отдыха. У казаков были нагайки, что покруче — тоже было.

Какой паспортный контроль?! Первым делом казаки захватили переправу. Пограничники даже оружие отдали и побежали восвояси. Тут такие колонны шли, что ой-ой-ой. Народ радовался, солдаты махали руками в ответ. Когда войска зашли, у нас был митинг в Керчи. Сразу после митинга мы заехали на рынок, где нам просто отдали ведра с гвоздиками для солдат. Мы с этими ведрами прямо на переправе встречали солдат с цветами. Они даже немного опешили.

Олег Махонин

Как-то раз мы стоим с друзьями вдоль дороги вечером, перед нами остановился один военный «Урал», второй, третий, четвертый. Мы допускали мысль, что это Россия. C утра просыпаюсь и слышу, что подняли флаг [России] в Крыму.

В это же время начали формироваться отряды. Это были хаотичные движения. [В Севастополе] на Советской, 65, сделали штаб самообороны, начальником назначили полковника Олега Рослякова, бывшего командира полка морских пехотинцев. Он ко мне во двор ходил — мы там собирались с друзьями-спортсменами.

26-го мы захватили опорный пункт милиции [в Севастополе]. Там было несколько комнат, а участкового не было, сидел только помощник. Мы просто зашли туда и сказали, что нам нужно это помещение. Потом поменяли начальника милиции. Приехал [бывший начальник МВД города, депутат Севастопольского горсовета Виталий] Маликов, мы ему преградили дорогу, сказали — не пустим, с Чалым договаривайтесь.

Я мысль допускал, что это может все закончиться плохо. Не столько физической расправы боялся, сколько того, что завтра тебя возьмет СБУ и назовут сепаратистом. Я вижу это так: в какой-то момент с 23 по 27 февраля, если бы они не упустили момент и были жестче, то могло бы всего этого и не быть. Если бы поначалу человек сто, а потом ночью человек двести арестовали, бросили бы в подвалы, увезли — ничего бы и не было.

Михаил Чалый

Охрана Алексея [Чалого] первые три дня была сделана по понятиям, на энтузиазме и товарищах своих. У него был начальник автосервиса Саня Селицкий, водитель Игорь, электрик Коля и Стас Борисенко — он был единственный из той шоблы, у кого был пистолет «Макаров». Первые дни революции каждый день ночевали на новом месте, меняли явки, пароли. Уже ближе к марту Россия ему выдала правильную охрану.

Явная поддержка со стороны России началась 26–27-го числа. Когда мы начинали, явной поддержки не было — Россия поначалу занималась приготовлением к эвакуации воинских частей, а мы справлялись своими силами. Выстроили отношения с «Беркутом» нашим севастопольским.

25-го числа у меня была такая задача: Севастополь был уже захвачен нами, в городе оставалось еще несколько десятков воинских частей, которые горожане блокировали. Мы не были готовы к вооруженному противостоянию с армией, и было принято решение бросить «Беркут» на север и перекрыть перешейки. Уже 26-го утром были попытки прорваться, но «Беркут» из засады пострелял по колесам, и машина развернулась.

С поездами был даже план подрыва тоннеля и рельсов. В итоге составы останавливали на час и проверяли на наличие провокаторов. Взлетно-посадочную полосу [аэропорта Бельбек в Севастополе] мы загородили тяжелой техникой. Просто выгнали экскаваторы и немножко ее вскопали.

Андрей Виноградов

Отдельная история вышла с аэропортом [Симферополя]. Его захватывал Севастополь. Вечером приехала полная электричка, забитая ребятами с битами и щитами. Где-то 350–400 человек. Они были организованы. Прямо с электрички они вышли, разбились по колоннам и тремя колоннами направились в аэропорт — пешком с вокзала. Я видел это своими глазами, а утром [28 февраля] уже военные зашли в аэропорт.

Артем «Самвел» Мартосян

Вечером 26-го числа после столкновения возле Верховного совета мы собрались у меня в «Фортуне». Было, конечно, чувство, что мы проигрываем. Из наших двое погибли, и мы отступили. Решили: на следующий день собираемся возле Верховного совета, строимся и обеспечиваем безопасность ведения сессии, где будет подниматься вопрос о проведении референдума об отделении Крыма. После сессии вышел Аксенов и прямо на улице собрал командиров всех рот. Сказал, что нам надо перекрыть все стратегически важные объекты. Я взял на себя аэропорт [Симферополя].

Поехали тремя автобусами — 120–140 человек. Я своих людей погрузил в «газельку». 10–15 коктейлей Молотова зарядили. Взяли шины, поддоны деревянные, бочки металлические пустые. Были люди с охотничьими ружьями; я им дал задание в случае нападения с оружием стрелять в воздух. Как отвлекающий маневр, чтобы по-любому захватить взлетную полосу. Перекрыть взлетную полосу, чтобы украинские военные самолеты не сели в аэропорту. Приехали, выгружаем поддоны, шины, черенки от лопат. Подошла милиция. «Что вы делаете?» Я в шутку им отвечаю: «Сейчас самолет должен прилететь, мы — строительная бригада, будем грузить».

Слева был терминал B — туда отправили группу, чтобы они сымитировали, что через терминал врываются на взлетную полосу. И вот я говорю [милиции]: «Ребят, мы будем перекрывать взлетную полосу. Пока мы с вами беседуем, моя основная группа уже туда заходит». Им в рации начали кричать, эти все с автоматами побежали туда. Мы в это время ломаем кованый забор, берем в руки бочки, шины, поддоны и давай бежать на взлетную полосу. Больше километра бежали по пашне, еле добежали. Поставили все эти бочки, шины, облили бензином, я зажег факел и звоню [главе «Крымской обороны» Михаилу] Шеремету: «Михаил Сергеевич, мы готовы, взяли взлетную полосу». Шеремет говорит: подожди, Самвел, не надо, Киев уже знает, что захватили аэропорт [и украинские самолеты сами сюда не полетят].

Возвращаемся — навстречу бегут автоматчики. Когда стали передергивать затворы, стало страшновато. Я заорал: «Никаких провокационных движений. В колонну по четыре-пять человек». Они взяли нас в цепочку, я начал переговоры: «Мужики, вы хотите, чтобы здесь тоже Майдан был, чтобы „Правый сектор“ тоже стал вытворять то, что в Киеве творится?» Слово за слово, все больше накаляется [ситуация]. Нервы уже сдают. И в этот момент я услышал гул КамАЗов. Оборачиваемся: подъехали военные грузовики, из них начали выпрыгивать военные полностью без опознавательных знаков. Думаю — ну все, украинский спецназ, сейчас будут обнулять нас. А военные выпрыгивают и в колонну по одному мимо нас проходят. И тут мы понимаем, что это россияне. Начали аплодировать, кто-то даже заплакал. А милиция — когда я обернулся, там уже никого не было.

На следующий день я захватил линейный отдел милиции аэропорта. Говорю: смотрите, наша задача — чтобы отсюда оружие не выходило. Два моих человека будут нести круглосуточное дежурство возле оружейной комнаты. После получасового разговора они согласились. Через пару дней они поняли, что власть в наших руках, и стали сотрудничать. Около четырех дней я лично сидел в диспетчерской аэропорта.

Российские транспортные самолеты садились в Гвардейском. Это было [28 февраля] в тот день, когда прилетели Порошенко и Жириновский. Я сидел в диспетчерской, видел эти самолеты. В этот момент диспетчеру из Киева поступает приказ: положение «ковер». Это значит, что ни одно воздушное судно не должно лететь над Крымом, а если какие-то судна в воздухе — их можно сбивать. Мы связались с Гвардейском, там подтвердили: да, российские самолеты. Тут вижу [на радаре]: с севера маленькая точка быстро приближается к транспортным. По ходу, военный истребитель Украины. Подлетел, сделал три круга — и улетел обратно. Он имел полное право сбивать, приказ был. Почему-то не сбил. Транспортные самолеты потихоньку друг за другом сели.

Тут приезжает Порошенко — улетать. А положение «ковер» еще не отменили, и Жириновский тоже сидит. С борта Жириновского звонят: «Самвельчик, нас не пускают». Связываемся с Порошенко, говорим: звоните в Киев — пока Жириновский не улетит, Порошенко тоже никуда не улетит. В итоге на 15 минут отменяется положение «ковер». Первым улетает Жириновский, через пять минут — Порошенко.

Прилетал к нам и [лидер Радикальной партии Олег] Ляшко вместе с [лидером группы «Океан Ельзи» и политиком] Вакарчуком, певец такой (Ляшко прилетал в Крым 8 марта 2014 года; о визите Вакарчука ничего не сообщалось — прим. «Медузы»). Прилетели, их встретили татары. Я их потихонечку отсек, говорю: давайте зайдем в VIP-зал, поговорим. Зашли. Смотрю, этот Ляшко (а я ни его не знаю, ни Вакарчука) что-то борзо себя ведет. Я говорю: ты кто такой? Взбесил он меня, как дал я ему оплеуху. Он упал на диван и говорит: «Я понял, когда я лечу обратно?» Я им накрыл стол, бутерброды домашние, компоты, сказал — ведите себя прилично, улетайте обратно и не прилетайте, прошу вас. Не портите здесь атмосферу.

Андрей Сенченко

Путин использовал момент, когда в Киеве была тяжелая обстановка. Правительство появилось только 27 февраля, исполняющий обязанности президента — 25 февраля. А вооруженный захват крымского парламента произошел в ночь на 27-е число. В это время была только Рада, в которой костяк составляли сторонники Виктора Януковича.

Я был 26 февраля на митинге под крымским парламентом. В тот день я встречался и с премьером [Анатолием] Могилевым, и со спикером [Владимиром] Константиновым. Могилев четко сказал, что будет выполнять Конституцию Украины и все решения, которые примет Киев. А Константинов был уже в невменяемом состоянии. Когда я шел к нему на встречу, в фойе находилось человек 20 характерной наружности и с чужим, не крымским говором. Еще несколько таких персонажей были в его приемной. А я всю жизнь прожил в Крыму и знаю там каждую собаку.

В Симферополе я передвигался без охраны. Меня там хорошо знают, люди здоровались, останавливались и спрашивали — а что там в Киеве. Уже тогда в Крыму не было доступа к какой-то адекватной информации о событиях. Агрессии я не встречал.

Когда принимались решения о референдуме, в Крыму был тотальный контроль и всем занимались российские спецслужбы. Украина тогда находилась в очень сложном положении. Заходить на территорию Крыма можно было только войной. А сил для этого не хватало. С другой стороны, Запад давил на украинскую власть. Требовали не начинать резкие военные действия, потому что была угроза полной оккупации Украины. Западные партнеры говорили — вы не торопитесь, мы все уладим.

Начало марта. Сергей Аксенов обращается к Владимиру Путину с просьбой об оказании содействия в обеспечении правопорядка. Совет Федерации соглашается на просьбу президента об использовании вооруженных сил на территории Украины. Российские войска блокируют все украинские военные объекты в республике. Назначается референдум о статусе автономии; его дата постоянно переносится.

Сергей Каплин

Февраль-2014: народный депутат Украины от партии «Удар», секретарь комитета Верховной рады по вопросам национальной безопасности и обороны

Март-2017: народный депутат Украины, первый заместитель председателя Комитета по вопросам социальной политики, занятости и пенсионного обеспечения

Раз в два дня мы [в Киеве] получали информацию от первых силовиков о том, что происходит в Крыму. Часть депутатов комитета [Верховной рады по вопросам национальной безопасности и обороны] постоянно просилась на встречу к [исполняющему обязанности президента Украины] Александру Турчинову. Мы предлагали четкий сценарий, каким образом решить все эти вопросы. Я помню, как ко мне подходили местные лидеры крымских татар и говорили: «Если вы нам дадите какой-то статус и вооружение, мы готовы навести там порядок». На комитет приходил глава пограничной службы, он рассказывал, что наши военные стоят с палками, а им противостоят вооруженные русские солдаты.

Самолеты с «зелеными человечками» садились после сигнала SOS. Они взлетали с русской стороны, давали сигнал бедствия, наши их спокойно принимали, и так делалось систематически. Я считаю, что это было преступление. Мы предлагали укрепить границу. Многие военнослужащие обращались к депутатам с требованием разъяснить, что им делать. Я знаю точно, что ни [исполняющий обязанности главы администрации президента Украины Сергей] Пашинский, ни Турчинов просто не брали трубку, когда им звонили офицеры.

Страна была в преддверии президентских выборов. Тогда были блестящие отношения между Юлией Владимировной [Тимошенко] и Турчиновым. Они наивно полагали, что, физически исключив из голосования Крым, Тимошенко сможет вырваться вперед. Власть активно общалась с российскими силовиками, те открытым текстом говорили: если вы начнете активные действия, то в Киеве высадится десант и всех вас сметет как незаконную власть. Понятно, что все те, кто пришел к власти, не были готовы к управлению государством в критические моменты.

Ремзи Ильясов

2–3 марта мы встречались с руководством, познакомились с Белавенцевым. Главное было — не допустить противопоставления на национальной почве. Мы приняли решение в наших поселках компактного проживания обеспечить круглосуточное дежурство, чтобы не допустить провокаций, чтобы шла реальная информация. Второе — работа по вопросам обеспечения представительства крымских татар во власти. Успешно ее провели. А после наших переговоров и решения Верховного совета Крыма [депутат Верховной рады и бывший глава меджлиса] Мустафа Джемилев просто все отверг. Он поступил против своего народа. 14 марта Путин с ним разговаривал, и Джемилев сказал: нет, Крым — это Украина, выводите войска, и точка.

У крымских татар есть хорошая черта, которая им вредит, — слушаться своих лидеров, которых они избирают. А лидеры больше занимаются своими кишковыми делами. Я всегда говорил — нельзя отдавать всю власть Джемилеву.

Рефат Чубаров

Со мной пытались контактировать люди из России. Был Олег Морозов из Госдумы, потом [депутат Госдумы Леонид] Слуцкий был. В самом начале марта ко мне прилетела большая делегация из Татарстана во главе с [президентом Татарстана] Рустамом Миннихановым. У нас был разговор тет-а-тет. Он сказал: мы, как братья, хотим вам помочь. Все же выражались эзоповым языком, никто не говорил: я прилетел от Путина.

На первом этапе это было большое желание привлечь крымских татар на свою сторону. Мне было сказано, что если я выступлю за участие в референдуме, а депутаты-татары поучаствуют в формировании правительства, то Москва устранит многолетнюю несправедливость и сделает так, что одна из высших должностей — председатель Верховного совета, председатель правительства или полпред президента — будет за крымским татарином. Фактически Минниханов мне прямо предложил одну из них на выбор. «Ты можешь опоздать заскочить в последний вагон. Но это не ты опоздаешь, а весь твой народ опоздает», — говорил он. Я в ответ откровенно изложил ему свою позицию.

Владимир Арьев

Февраль-2014: народный депутат Украины от партии «Батькивщина», член постоянной делегации Украины в ПАСЕ

Март-2017: народный депутат Украины от «Блока Петра Порошенко», президент Комитета ПАСЕ по культуре, науке, образованию и медиа

Когда менялись решения по [дате] референдума, мы поддерживали контакты с крымскими татарами. Мустафа Джемилев был тогда народным депутатом Украины, он следил за ситуацией, да и мы все пытались это делать. Много кто поехал в Крым, Петр Порошенко тоже туда ездил. Мы понимали, что нам придется идти в международные суды. Участие России в этих событиях стало очевидным, и когда только появились первые «зеленые человечки», прозвучало слово «аннексия».

Были очень серьезные дебаты и дискуссии о том, что и как делать. Снаряжение и боевой дух армии, а также количество предателей в ее рядах вызывали сомнения. Украинская армия была тогда полностью разрушена предыдущим министром Павлом Лебедевым. Мы не были уверены, что можем вступить в прямой вооруженный конфликт с Россией. Было заседание Совета национальной безопасности Украины, на котором решили, что главное — это сохранить жизни. Мы могли сделать героев, но посмертно, и результат был бы точно таким же. Было ожидание более серьезной войны и тактически не было возможности сконцентрироваться на одном Крыме. Потому что понимали — нападение может быть по всей границе. Тогда это, по крайней мере, выглядело логично.

Андрей Виноградов

Когда зашли в город российские военные, мы начали об этом писать в интернете — а нас начали называть провокаторами. Военные заходили отдельными группами непосредственно к воинским частям. Одним из первых зданий, которое они захватили, был городской архив. Потом пошли воинские части. Проблема еще в том, что практически 70% военных были местными. Так и большинство частей сдалось — просто заходили родители, никто в родителей стрелять не будет.

Как можно захватить воинскую часть численностью 10 тысяч человек в Перевальном? А ее и не захватывали. Во-первых, «Приватбанк» заблокировал все операции в банкоматах в Крыму, и военные не могли снять денег. Мы с «Автомайданом» ездили к ним, забирали у ребят карточки и везли их в Херсон, чтобы хоть что-то снять. К ним начинают ездить родители, привозить еду и массово всех увозить домой. А что еще делать? Припасов никто не привозит, денег не снять, просто становится есть нечего. Их просто кинули. Вопрос стоял не о захвате, а о том, что им нужно как-то выжить.

Мы в основном расклеивали листовки, направленные на помощь военным и мобилизацию. Был создан список украинской самообороны. На тот момент их никто не запрещал. Какое-то время по городу ходило три группы. Казаки, пророссийская самооборона и проукраинская. Мы просто ходили, чтобы показать, что есть и другие люди. И с одной и с другой стороны это была показуха. 8 марта на площади собралось до тысячи человек, и мы большой колонной двинулись к воинской части. Там под видом поздравления девушек, которые служат, наши выступили с заявлением, что, если нужно, готовы призваться.

9 марта моя супруга была на митинге в парке Шевченко [в Симферополе], где открыто говорилось об агрессии России и о независимости Украины, — и тогда уже открыто стали преследовать тех, кто яро выступал за украинскую позицию. Первыми пострадали те, кто ездил на Майдан. Их было легко найти — ездили от партий, списки были в открытом доступе. Ко всем приходили домой с требованием выехать из Крыма. Первыми выезжали семьи крымских татар; мы им помогали.

Виктор Сажин

До момента референдума мы спали по три часа в сутки. Я на зеленой «тройке» совдеповской по всем постам ездил, мы раздавали бензин, припасы, досматривали транспорт. Были там бойцы, которые вдруг стрелять начали в воздух из охотничьих ружей. Нам менты позвонили, говорят: ваши чудят. Мы прибежали к ним, а они: мол, мы клуб охотников, показываем горожанам, что у нас есть. Я говорю: «Придурки вы, а не охотники, полгорода на уши поставили».

16 марта. В Крыму проходит референдум о статусе автономии; аналогичный референдум проходит в Севастополе. По данным организаторов, на обоих высокая явка, и на обоих более 90 процентов голосующих высказываются за вход Крыма в состав России. Украина и международное сообщество не признают результаты референдума.

Сергей Каплин

Никто ни в парламенте, ни у власти [в Киеве] не был готов к референдуму. Не было создано информационной доктрины или хоть какого-то плана действий. О референдуме знали задолго, но государство не выпустило ни одной газетенки, которая объясняла бы жителям еще подконтрольного нам полуострова, что вообще происходит. Власть начала заниматься перераспределением собственности.

Помимо прочего, никто не верил, что все это всерьез. Наивно полагали, что это фейковая история, надеялись на международные организации, которые показали свою неспособность что-то решать. Тот же Совбез ООН напечатал кучу бумажек, которые на самом деле ни на что не влияли.

Андрей Виноградов

Когда здания начали оформлять рекламными щитами о референдуме, я понял, что это уже бесповоротно. На референдум мы, как и все люди наших взглядов, не пошли. Ведь по закону референдум должен был проходить на территории всей Украины. Украина — унитарное государство, и референдум на отдельной ее части не имеет силы. Но мы понимали, что, поскольку здесь российские войска, в любом случае будет тот сценарий, который запланирован.

Олег Зубков

В Ялте на референдуме было тихо. Ялта всегда в стороне. Там такое болото, которое трудно раскачать. Но у меня есть БРДМ [бронированная разведывательно-дозорная машина] — я ее купил еще для прошлых выборов, когда баллотировался в мэры Ялты. И вот я ее снова завел, включил песню «Священная война» и въехал в свое сафари на территорию, где гуляют свободно львы. На камеру погладил льва и попросил уважать выбор крымчан. Это хорошо разошлось по международным каналам. БРДМ до сих пор стоит [у меня в парке] как выставочный экземпляр.

Михаил Чалый

Мы ожидали, что будет попытка сделать большую бяку с кровью перед референдумом или во время него. Чуть ли не сотни патрулей на автомобилях и пешими [работали] 16-го числа. Вовсю помогали и российские, и украинские силовики, которые к тому моменту перешли на нашу сторону.

Олег Махонин

В день референдума мы охраняли четыре школы и техникум. Чтобы не было провокаций. Отработал с 6 утра и до вечера. Когда пошла информация о голосах — было такое чувство, не знаю, с чем сопоставить даже. Дожали.

Ремзи Ильясов

Наша задача была — обеспечить порядок, чтобы референдум прошел спокойно. Ходил ли я на референдум? Каждому свое. Я обеспечивал порядок, был среди людей и выполнял те функции, которые мне сказали. Мы выезжали в сельскую местность, встречались с людьми, чтобы не было конфликтов. Не дай бог, если кто-то выстрелит. Мне задавали вопросы — а что все так радуются? Я отвечал — а ты не радовался бы, если бы твоя мечта осуществилась? «Ну можно же быть скромнее». Ну не держит человек своей радости. Концерты устраивают. Это немножко давило на татар. Сложно было разъяснять простым людям, что это временная эйфория. Мельчайшее обидное слово, и все — вы татары, вы не вышли на референдум, вы предатели.

Рефат Чубаров

В день референдума я целый день находился в штабе в здании меджлиса, который постоянно был под атаками, а также в штабе в гостинице «Мараканд». Мы были довольны тем, что из 200 тысяч крымских татар проголосовала всего тысяча (Сергей Аксенов утверждал, что в референдуме участвовали около 40% крымских татар — прим. «Медузы»). В этот день я все еще исходил из того, что нас ожидает абхазский вариант. Я был уверен, что Крым провозглашает независимость, Россия независимость признает, и начинаются великие торги и великое толкание на маленькой площадке между Россией, Украиной и Америкой. Это было бы лучше для самой России и Путина. Он бы оставил себе люфт для того, чтобы избежать того, что Россия теперь уже не избежит. Она проглотила Крым и уже его не переварит.

Вадим Колесниченко

Тот день очень запомнился. Был дождь с утра. Я поехал к четырем часам на свой участок и был поражен, что, несмотря на дождь, люди шли пешком. Пели песни и танцевали.

Екатерина Алтабаева

У людей было невероятное желание участвовать в референдуме. У меня жила мама, и 16 марта они с приятельницей собрались с самого утра, часов в восемь. Была мерзкая погода — дождь и ветер. Я им говорила: «Давайте чуть попозже я вас отведу». — «Нет, только сейчас». А, между прочим, им далеко за 80.

Я их привела на участок. Очередь была невероятная. Какие там дула автоматов? Когда нам говорят, что это незаконные действия, что РФ нарушила международные нормы, я отвечаю: а вы приехали, у людей спросили? Это волеизъявление народа. Потом по нашему двору еще бегала женщина зрелого возраста и спрашивала: скажите, есть ли кто-нибудь, кто не проголосовал? Может, кому-то помочь, урну принести? Жильцы дома искренне заботились о том, чтобы народ проголосовал.

Сергей Багаев

На референдум я решил идти в костюме Деда Мороза. Я с шестнадцати лет работаю Дедом Морозом в Крыму — хотел показать, что и добро на стороне референдума. Но мне не дали. Я надел нижний кафтан, куртку, пришел спросить разрешения, но мне сказали, что это нежелательно делать.

Уже вечером после референдума была такая эйфория! Мы обнимались с незнакомыми людьми, был огромный энергетический подъем. Радостью хотелось поделиться с птицами, с незнакомыми людьми, мы останавливали машины, выбегали люди, обнимались. В маршрутках не брали деньги, и все пели гимн России. 

Олег Климчук

После референдума была, конечно, эйфория. Был концерт в центре. Мы так устали, я вышел на улицу и вижу: все обнимаются. Эйфория — это такое состояние измененного сознания. Ты вроде как уставший, ты рад, и такое ощущение, что как будто со стороны на это смотришь. Я сделал для этого все что мог.

18 марта. Владимир Путин и руководство Крыма подписывают в Кремле договор о вхождении республики в состав России. Путин обращается с речью о присоединении Крыма к представителям Федерального собрания и правительства.

Екатерина Алтабаева

Алексей Михайлович [Чалый] позвонил и пригласил меня поехать с ними. Поскольку я занималась курсом севастополеведения, он осознал так — есть какая-то доля моего труда в том, что это так произошло. Я за полтора часа кинула вещи в сумку и поехала. Мы вообще не знали, что будет, и никто не говорил о торжественном мероприятии. Говорили: мол, будут обсуждаться перспективы развития Севастополя. И только потом, когда мы прилетели в Москву, мы поняли, что приглашены в Кремль. Мне просто повезло, что я всегда с собой беру маленькое черное платье. А так дресс-код не был соблюден практически всеми. Это крымчане приехали в костюмах, ведь там большинство — действующие политики. А у нас люди в подавляющем большинстве политикой не занимались, и дресс-код совсем другой. Если бы Чалый знал, что будет прием… Я хорошо знаю его жену, уверен, она бы позаботилась об этом. Нам никто ничего не сказал, но нас принимали как родных. Мы были дорогими гостями.

Михаил Чалый

После референдума нас пригласили в Москву — как нам говорили, на переговоры. Сначала думали, что вылетим из Симферополя, потом для безопасности полетели через Анапу. В итоге автобусу до Анапы не хватило топлива, скидывались в пути на него. Мы не знали, что едем на столь торжественное мероприятие. Вечером 17 марта нас загрузили в «Президент-отель». Утром в фойе гостиницы нас встретили люди из службы протокола; я был в тельняшке и кожаной куртке — и они, не делая никаких замечаний, быстренько организовали мне белую рубашку. Я тут же переоделся и в Георгиевский зал прибыл в более-менее приличном виде.

Александр Сидякин

Февраль-2014: депутат Государственной думы VI созыва от партии «Единая Россия»

Март-2017: депутат Государственной думы VII созыва от партии «Единая Россия»

Я до сих пор помню то заседание, то послание от президента для членов Федерального собрания. Я помню, какая атмосфера была тогда в Кремле: такого эмоционального порыва в том, что окружает нас вокруг, я давно не чувствовал. У людей стояли слезы в глазах. Это было восстановлением исторической справедливости.

Илья Пономарев

Февраль-2014: депутат Государственной думы VI созыва от партии «Справедливая Россия»

Март-2017: предприниматель, политик; обвиняется в России в растрате, объявлен в международный розыск; живет в Киеве

Финальную точку в моих размышлениях [о том, как голосовать по вопросу о присоединении Крыма] поставил Владимир Путин, когда собрал всех в Кремле и обратился к парламенту за два дня до памятного голосования. Вокруг меня сидели депутаты всех фракций, которых утром, пока я летел из Новосибирска в Москву, заставили подписать обращение к Евросоюзу и США с просьбой внести их в список санкций. Кстати, эту просьбу европейцы, к моему удивлению, проигнорировали. Настроение у них было неважное: а как же дача в Италии? А как же домик в Швейцарии? А как же дочери в Англии? Но когда Путин воскликнул: «Крым наш!» — зал вскочил и захлопал. Как у нас писали в брежневские времена о съездах КПСС, «бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие в овации, все встают». Так вот мне было так противно, что я не встал, один на весь зал. Меня тут же один нашист со спины снял и выложил в сеть: «Пономарев сидел при исполнении гимна!» Путин гимн не исполнял, он исполнял нечто куда как более мрачное и опасное, чем очередные стихи Михалкова.

Олег Климчук

18-го числа у меня звонок от взводного: двухсотый [труп] и трехсотый [раненый] на топографическом отряде, мы мчим на машине туда. Там на недостроенной многоэтажке был снайпер; чтобы спровоцировать ситуацию, убили украинского прапорщика на посту на вышке, а в ополчении убили казака. Подтянулись наши спецподразделения, вошли в эту часть и, слава богу, не спровоцировали ничего глобального.

Андрей Виноградов

Первый погибший в Симферополе случился [18 марта], когда они пытались взять штурмом воинскую часть в районе Свободы. На тот момент часть три-четыре дня была в окружении и получила приказ — сформировать колонну и покинуть Крым. Когда стали формировать колонну, им сказали: мы не дадим вам выйти при полном вооружении. Подтянулась самооборона, чтобы не обвинить российские войска. При штурме убили прапорщика на вышке. Кинули слух, что поймали снайпера, который стрелял по своим, но на следующий день после этого инцидента самооборону разоружили.

20–21 марта. Государственная дума и Совет Федерации ратифицируют договор. Владимир Путин подписывает закон о присоединении Крыма к России и создании Крымского федерального округа.

Илья Пономарев

Утром жена сказала прямо: «Не проголосуешь против — домой не возвращайся». Сняла груз ответственности перед детьми за все последствия. Куда уж тут было деваться. Во время голосования было страшно, последствия же были очевидны. Мои соседи по депутатской скамейке — Алексей Митрофанов и Игорь Зотов — за руку меня хватали… Сейчас я чувствую себя как человек, честно сделавший свою работу. Жалею лишь о том, что в жизни пришлось делать такое решение.

В то время у меня шла кампания по выборам мэра Новосибирска, каждый день по шесть-восемь встреч. Так мы на каждой встрече с избирателями в течение почти двух недель обсуждали ситуацию и голосовали по этому поводу. Я старался без манипуляций дать аргументы за и против. И всюду была одинаковая ситуация: приходившие на встречи делились по вопросу об аннексии Крыма примерно поровну. Это было сильным аргументом за то, что голосование в Думе не должно быть единогласным. Так что после заседания я постарался как можно скорее вернуться к себе в Новосибирск. И когда продолжил встречи с избирателями, гордился, что меня хлопали по плечу и говорили: «Может, ты и зря так голосовал, но теперь мы точно знаем, что ты наш, сибирский. У москвичей бы никогда духу не хватило!»

Дмитрий Гудков

Февраль-2014: депутат Государственной думы VI созыва

Март-2017: независимый политик; намерен баллотироваться в мэры Москвы в 2018 году

Я изначально понимал, что присоединение Крыма к РФ ударит по нашей экономике и отбросит нас на десятилетия назад. Было совершенно очевидно, что международное право и соглашения таким образом нарушаются. И что это приведет к серьезным санкциям, ударит по карману всех граждан России. Поэтому я прекрасно понимал, что ни в коем случае нельзя голосовать за аннексию Крыма.

В 2014 году была сформирована группа из четырех депутатов: я, Илья Пономарев, Валерий Зубов и Сергей Петров. Мы решили, что наше голосование должно быть одинаковым, поэтому и не голосовали. Мы не голосовали против, потому что на одного из депутатов сверху было давление. Но неожиданностью стало то, что Илья Пономарев за три минуты [до голосования] нас проинформировал о смене позиции.

К тому времени и семейный бизнес был уничтожен, и [моего отца] Геннадия Гудкова выгнали из Думы. Мне уже тогда было плевать на это давление, хотя, конечно, я его испытывал. И после референдума тоже, когда по всем федеральным каналам рассказывали, что есть четыре предателя в Государственной думе. Многие депутаты потом признали, что совершили ошибку. Решение о присоединении Крыма привело к конфликту на Востоке Украины, гибели тысяч людей с двух сторон, серьезному экономическому кризису. И главное, что полуостров Крым мы превратили в остров: никаких путей сообщения там нет. Если раньше с территории России туда можно было доехать на автомобиле, то теперь это невозможно.

Сергей Петров

Февраль-2014: депутат Государственной думы VI созыва от партии «Справедливая Россия»

Март-2017: предприниматель, основатель компании «Рольф»

После долгих дискуссий Зубов и Гудков убедили меня просто не голосовать. В тот момент уже все десять раз было переосмыслено — глупость, которая обойдется очень дорого, но большинство поддержит и этим продлит существование неэффективной и непрофессиональной команды от власти. Настоящий лидер делает не то, что нравится большинству, а то, что надо делать.

Оксана Дмитриева

Февраль-2014: депутат Государственной думы VI созыва от партии «Справедливая Россия»

Март-2017: депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга от Партии роста

По вопросу Крыма было решение референдума, которое оказалось совсем не двусмысленным: при большой явке свыше 90 процентов проголосовало за присоединение полуострова к России. Полагаю, что, если бы так не решили, ситуация в Крыму была бы сейчас хуже, чем на остальной части Украины, в Луганской и Донецкой республиках. Это повлекло бы межэтнический, межнациональный конфликт и жертвы.

Помню, что голосовала сознательно, но эйфории никакой не было. Я четко предвидела, что будут экономические санкции, проблемы с гармонизацией законодательства, что потребуются расходы на инфраструктурное присоединение. Я и тогда, и сейчас считаю, что Крым не является финансовой гирей и черной дырой. Многие вещи можно было сделать более эффективно. Чалый по энергетике предлагал эффективные решения, но мы пошли по другому пути, по общей системе принятия экономических решений. Ряд вопросов, которые были приняты в Крыму по энергетическому и транспортному обеспечению, просто неэффективны. Но в любом случае я думаю, что экономические перспективы для самого Крыма в составе России гораздо лучше, чем если бы он оставался территорией Украины.

Александр Сидякин

Присоединение Крыма — это часть истории нашей страны. Люди там ментально наши, и они были под угрозой со стороны другого государства. Право народа на самоопределение выразилось через референдум и его результат — присоединение к территории России. Независимым полуостровом Крым никогда не считался. Товарищ Хрущев в порыве непонятной страсти определил иные границы СССР. Это была всегда историческая неточность, которую мы, потомки, не простим ему никогда.

Не так важно, обсуждался ли ранее вопрос о присоединении Крыма. Международная политика всегда исходит из двух ключей. Один из них — это суверенитет территории, а второй — право нации на самоопределение. Нацией был народ Крыма. В результате того, что они используют русский язык, в их адрес были угрозы, связанные с истреблением и населения. То, что эти угрозы были бы воплощены, я, наблюдая за событиями в Донбассе и тем, что происходит на Украине, не сомневаюсь. Люди там неадекватные и неспособные отвечать за свои слова. Пусть те, у кого еще остались сомнения в правильности присоединения Крыма, посмотрят любое ток-шоу на государственном телевидении. Там президент неоднократно рассказывал все положения.

Мое мнение полностью идентично мнению президента и партии «Единая Россия». Ни одного сомнения у меня не было в своем решении. И если бы была машина времени, я бы также проголосовал за, только дал бы еще возможность сфотографировать меня в тот момент для дальнейших репортажей.

P. S.

Владимир Лазарев

После референдума, числа с 27 марта стали выдавать российские паспорта, а у меня сын в ФНС работает, и я получил один из первых. 30 марта я спалил свой украинский паспорт и опубликовал видео в фейсбуке, после чего стал известен всей Украине. Дискуссия шла дня три, мне потом звонили, угрожали. А ведь первым сжег другой чудак из Севастополя! Но «героем» стал я. Теперь я как елка на Новый год: как что-то про паспорта пишут — сразу моя фотография. А потом еще на митинге поднял флаг ДНР и сфотографировался — теперь я у них еще и финансовый спонсор ДНР. Они меня внесли во все списки, теперь я в Турцию и Египет без проблем могу ездить, а в Европу — нет. В Европу теперь не могу.

Сергей Багаев

[После марта 2014 года] я сначала вернулся в [Крымский] университет культуры, [где работал до этого] но потом понял, что Крым начал новый путь, и той же группой, что мы ушли в ополчение, мы решили образовать благотворительный фонд. У нас есть деньги, гранты мы не просим, делаем клипы и документальное кино, выстраиваем вокруг фонда социально ориентированный бизнес. Мы придумали проект: памятник Владимиру [Святому] высотой триста метров и мечеть. После «крымской весны» осталось огромное количество негатива. Только духовное осознание может его погасить. Мы урегулируем межконфессиональные отношения. Весь негатив исчезнет, когда люди объединятся под идеей строительства огромной мечети.

Олег Зубков

Мы с российским Крымом связывали не только восстановление исторической справедливости, но и развитие. Но никакие ожидания не оправдались. К нам не поехали толпы российских туристов, как мы предполагали. Как бизнесмен я просчитался. Я рассчитывал, что отношения не испортятся настолько, как они испортились. Я был уверен, что будет какой-то льготный пропуск для украинцев и что они будут ездить в Крым. И был уверен, что Россию всколыхнет ностальгия по Крыму. Но в итоге 2014 год был полностью провален, не было туристов вообще.

Эйфория довольно быстро прошла. До «крымской весны» в Крыму все руководство принадлежало Партии регионов. При Януковиче целый год мы с помощью Партии регионов евроинтегрировались. Подавляющее большинство всех нынешних чиновников нас призывали к евроинтеграции. Это профессиональные политические проститутки. Они ходят теперь с русскими флагами и рассказывают о патриотизме, и патриотизм из их уст убивает все внутри. Это очень обидно для ополчения — не произошло очищения власти. Очень хотелось перемен прямо сейчас, а перемены эти не произошли — и во многом из-за местной власти. В итоге переругались даже ветераны ополчения, разделились на четыре организации. У нас не осталось братства. Обидно.

Ремзи Ильясов

После референдума Мустафа [Джемилев] мне звонит и говорит: проработай вопрос, чтобы люди не брали российские паспорта. Я отвечаю: я им говорю, а они на следующий день приходят ко мне и говорят — паспортов нет, дай работу. И мне тоже сейчас работу предлагают. Мустафа: нет, не ходи, подожди. Последний диалог был с ним 4 мая. После этого я принял решение и поехал на встречу с президентом [Путиным]. И 27 мая меня сделали вице-спикером [Госсовета Крыма].

12 июня мы [с другими крымскими татарами] полностью разошлись на меджлисе. Я убеждал принять участие в выборах в законодательные органы Крыма, несколько раз вставал и говорил, что это самоубийство, что меджлис закроют. Так и получилось. Сейчас в Киеве Печерский суд меня судит за измену. Объявили в международный розыск. Остался невыездным в большой России. Но Россия — это государство, с которым в мире считаются. Как мы можем вести себя по-другому. Возьмите пример Чечни. У них на День Победы некого поздравлять. Практически все старики перебиты. Половина нации. Лучше быть под защитой России, чем нас придут и грохнут.