Россию постоянно (а Украину изредка) обвиняют в нарушении «законов войны». Но разве у войны могут быть какие-то законы?

24 февраля Россия ввела войска в Украину, развязав войну, которая идет уже почти полгода. За это время стороны неоднократно обвиняли друг друга в нарушении законов и обычаев войны. Кроме того, международная правозащитная организация Amnesty International неоднократно фиксировала нарушения законов войны российскими войсками: обстрелы городов и бессмысленное уничтожение их инфраструктуры, нанесение неизбирательных ударов, из-за которых гибли и получали ранения мирные граждане, и даже проведение внесудебных казней. В нарушении законов войны российскую армию обвиняли и правозащитная организация Human Rights Watch, и другие эксперты.

Однако наиболее широко обсуждался доклад организации, посвященный Украине. По данным Amnesty International, вооруженные силы Украины, вопреки законам войны, подвергали опасности гражданское население: размещали войска в школах и больницах, фактически превратив их в военные объекты, и наносили удары из жилых районов (что, как отмечалось в докладе, «никоим образом не оправдывает неизбирательные атаки России»).

Украинские власти, репортеры и правозащитники выступили с резкой критикой доклада. Российская пропаганда воспользовалась отчетом — активно, но выборочно его цитировала, намеренно игнорируя сведения о российских преступлениях. Директор украинского офиса Amnesty International уволилась на следующий день после его публикации. В итоге правозащитная организация пообещала отправить доклад на проверку независимым экспертам.

Законы войны — набор международных документов, ограничивающих применение некоторых видов вооружения и гарантирующих определенную защиту военнопленным, раненым комбатантам, обычным гражданам. Эти конвенции и декларации составляют суть международного гуманитарного права. Его декларируемая цель — свести к минимуму страдания как мирных жителей, так и непосредственных участников боевых действий.

Обычно возникновение международного гуманитарного права связывают с именем швейцарского бизнесмена Анри Дюнана. В 1859 году он организовал помощь солдатам, раненным в ходе жестокого сражения между австрийскими и французскими войсками в районе местечка Сольферино на севере современной Италии. А потом в книге «Воспоминание о битве при Сольферино» предложил создать независимые организации помощи раненым на поле боя и заключить международное соглашение, чтобы предоставить таким организациям защиту.

Вскоре обе идеи были воплощены: в 1863 году появился Международный комитет Красного Креста, а в 1864-м была принята «Женевская конвенция об улучшении участи раненых и больных воинов во время сухопутной войны».

Нет. По крайней мере, так считают профессор международного права и директор Лаутерпахтского центра исследований в области международного права Кембриджского университета Эяль Бенвенисти (Eyal Benvenisti) и старший преподаватель Тель-Авивского университета Дорин Люстиг (Doreen Lustig).

Они изучили обстоятельства, при которых в 1874 году в ходе Брюссельской конференции (созванной, кстати, по инициативе России) был разработан первый современный проект законов и обычаев войны. Его не приняли, но при работе над будущими документами к нему неоднократно обращались.

Исследователи пришли к выводу, что политические элиты тогда успешно перехватили повестку, отстранив от разработки законов войны представителей гражданского общества. А политики — вместо того, чтобы защищать мирных жителей от боевых действий, — фактически придумали, как защитить военных от граждан.

По мнению исследователей, у государственных властей в те времена было две проблемы. Первая — это революционеры, стремившиеся свергнуть свои правительства. А вторая — патриоты, которые формировали стихийные ополчения для защиты самого государства, но иногда готовы были продолжать сопротивление, вопреки намерениям официальных властей.

В итоге защита, которую предполагают законы войны, по умолчанию была распространена на официальные государственные армии. Воевать против них получили право только другие такие же армии или же ополченцы — но только если они организованы определенным образом: имеют командира, используют собственную эмблему, различимую на расстоянии, открыто носят оружие, а также соблюдают те самые законы и обычаи войны. Стихийное сопротивление разрешалось только в момент отражения вторжения — после оккупации ополчение должно было соблюдать все вышеперечисленные условия. В противном случае его участники считались преступниками.

Кроме того, законы войны должны были действовать только во время войн между государствами. Вооруженный конфликт внутри одного государства — вроде гражданской войны — этим законам и обычаям уже не подчинялся. У властей были развязаны руки: они могли разбираться с протестующими как им заблагорассудится. Такие нормы действовали до середины XX века.

Тогда были приняты четыре Женевские конвенции. В общей для всех них третьей статье были зафиксированы нормы, защищавшие участников гражданских войн и других вооруженных конфликтов внутри государства. Женевские конвенции по сей день лежат в основе современного международного гуманитарного права.

Чуть позже — в 1977 и 2005 годах — положения этих конвенций были расширены в трех дополнительных протоколах (в частности, защищающих жертв международных и местных вооруженных конфликтов, а еще о принятии дополнительной отличительной эмблемы).

Да, но законы и обычаи войны ими не исчерпываются. Это еще и многочисленные Гаагские конвенции. Они были разработаны и приняты раньше (в 1899-м и 1907 годах) — в том числе на основе самого первого проекта, разработанного на Брюссельской конференции. А также другие международные соглашения, вроде конвенций по запрещению отдельных видов оружия и боеприпасов.

Не каждое нарушение законов и обычаев войны будет расценено в суде как военное преступление.

Так, апелляционная палата Международного трибунала по бывшей Югославии в одном из своих решений рассмотрела гипотетический пример, когда военный забирает буханку хлеба в оккупированной деревне. Этот поступок — нарушение 46-й статьи Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны, требующей уважать частную собственность. Но поскольку нарушение не очень серьезное, его не будут считать военным преступлением.

Приведем трактовку, данную бывшим президентом Международного уголовного суда (МУС) в Гааге Чиле Ебое-Осуджи (Chile Eboe-Osuji).

Во-первых, такое нарушение законов и обычаев войны должно подвергать опасности оберегаемых людей и объекты или попирать важные человеческие принципы. Во-вторых, оно должно быть совершено умышленно — преднамеренно или из-за безрассудного игнорирования возможных последствий. Причем неважно, был ли в итоге нанесен ущерб или он был предотвращен по не зависящим от нарушителя обстоятельствам.

МУС — это первый постоянный международный суд, созданный для уголовного преследования за совершение очень тяжких преступлений. До создания постоянного суда для осуждения виновных в подобных преступлениях приходилось формировать временные трибуналы с определенной географической и временной привязкой.

Мы не знаем наверняка.

Дело в том, что в Римском статуте — уставе Международного уголовного суда в Гааге — приведен длинный и закрытый перечень военных преступлений. Но в уставах всех предшествующих ему международных трибуналов было уточнение о том, что приведенные в них перечни военных преступлений нельзя считать исчерпывающими. Это важно, потому что ООН учредила специальную структуру, которая (до сих пор!) продолжает работу трибуналов по Югославии и Руанде.

Причем в уставе Международного трибунала по бывшей Югославии в определении военных преступлений изначально вообще не было уточнения, что нарушение законов войны должно быть серьезным, чтобы считаться преступлением (его вернула апелляционная палата).

Кроме того, военные преступления прописаны во многих национальных уголовных кодексах — с оглядкой на международные конвенции, но не всегда идентично.

Нет. Уже международный военный трибунал в Нюрнберге (первый подобный суд в истории, который рассматривал преступления лидеров нацистской Германии) помимо военных преступлений выделял в отдельные категории преступления против мира и преступления против человечности. А Международный трибунал по Югославии и Международный трибунал по Руанде отдельно выделяли геноцид и преступления против человечности.

Сейчас МУС наряду с военными преступлениями, геноцидом и преступлениями против человечности может расследовать некие «преступления агрессии».

Все, которые ратифицировали ключевые соглашения вроде Женевских конвенций. Россия и Украина это сделали. Правда, ни та ни другая так и не ратифицировали Римский статут (устав Международного уголовного суда в Гааге). Это значит, что Россия не будет никоим образом содействовать работе этого суда.

При этом Украина признала юрисдикцию МУС в отношении преступлений, совершенных на ее территории. Гаагский суд уже расследует как события 2014 года, так и вторжение России в 2022-м.

А в конце 2019 года Россия внезапно вышла из Международной комиссии по установлению фактов, которая могла фиксировать факты серьезного нарушения Женевских конвенций. Москва должна была бы содействовать экспертам этой комиссии. У нее не было судебных полномочий, но собранные материалы в теории могли потом использоваться в судебных разбирательствах вплоть до Международного уголовного суда (правда, такого никогда раньше не случалось). Возможно, решение о выходе было юридической подготовкой к вторжению в Украину.

Да, можно. Общая вторая статья Женевских конвенций предусматривает, что соглашение применяется даже в случае, если одна из сторон не признает состояния войны.

Правозащитники из организации Human Rights Watch еще в 2014 году отмечали, что абсолютно все стороны конфликта на востоке Украины «обязаны уважать и обеспечивать уважение законов и обычаев войны».